Святой Илья из Мурома - читать онлайн книгу. Автор: Борис Алмазов cтр.№ 27

Но временами поздними пришли каганы русов: Хельги-старый ^[8], а до него — Аскольд-варяг, сильно побили хазарские рати. И хоть потом хазары вновь заставили Киев дань платить, а всё ж не те стали... Отец Одихмантьевича ему рассказывал, как пришёл князь великий киевский Святослав и как побил он многих болгар и хазар. Диковинный был князь — и не варяг, и не славянин. Говорил и по-варяжски и по-славянски, а хохол во лбу носил, как степняк... Кто только в его дружине не состоял! И торки, и русы, но всё же была дружина в основе своей славянская. Славянских богов чтили, славянским идолам жертвы носили: петухов да быков, а то и людей...

Шибко тогда Одихманово племя боялось. Далеко на север откочевало. Но Святослав на Волгу прошёл много южнее, а назад не возвращался. Другим путём в Киев пошёл. Разгромил Итиль, перешёл на Чёрное море и по Днепру вверх поднялся в стольный град свой.

И опять стала мурома соловая людей имати (а пуще всего малолетних, кои родство своё забыть могут в новых странах да назад бежать не станут) и русам да хазарам продавать. Но при Святославе русы слабеть стали. Меньше в них стало варяжского корня, всё больше славяне русами стали зваться. И торговля людьми почти замерла, потому что среди русов стали попадаться люди с крестами на шнурках, которые верили невидимому Богу, и чтили Его бескровно, и рабами не торговали.

Потому служил Одихмантьевич хазарам, но если приходили дружинники киевские, от них данью малой откупался. Заходили они на полюдье редко. Больно далеко были леса муромские от Киева — матери городов. «А этот! — думал Соловей. — И не дружинник, а в Киев торопится! Зачем?»

И смутная догадка, что всё дело в том маленьком кипарисовом крестике, что на нитяном гайтане виднеется в распахнутом вороте Ильиной рубахи, заставляла его внимательнее вслушиваться в слова молитв, которые распевали отроки Ильи и он сам на утренней и вечерней молитве.

«Но ведь Киев — самое гнездо языческое! — думал Соловей. — Там ведь самое большое славянское языческое капище. Не так давно туда всех знаменитых идолов свозили. На горе им святилище строили... Правда, с этими идолами не всё гладко вышло: разные племена почитали разных богов. Своих богов, как родичей, не отдавали, а чужим богам не служили, а ругались! Потому бывали на местах служения такие драки, что до муромских лесов про них слухи докатывались...»

И хоть, говорят, сильны и другие боги в Киеве и служат своим богам и христиане, и подольские иудеи, и даже мусульмане, что приняли новую веру и вынуждены были бежать с Волги, а всё же главные боги, Перун да Сварог, — боги славянские, языческие. Им Киев-град и все племена — варяги, русы, древляне, тиверцы, уличи, северяне-вятичи, радимичи, полочане, словены — жертвы несут да костры возжигают. А боги мери, чуди, веси, муромы на Перуна да Сварога походят, потому Киев-град Соловью не враждебный. Боги не оставят Одихмантьевича, который всегда служил им. Кормил их кровью и жертвы всякие приносил, в том числе и пленников. Так что ехал в Киев Соловей, надеясь, что князь его вернёт в его земли, только заставит клятвы на верность принести и служить Киеву, как уже не однажды делали другие киевские князья: Хельги-старый, Янгвар, которого за жадность разорвали меж двух берёз древляне, Хельги — регина русов, Святослав-князь, а вот теперь — Владимир...

И не было особого труда клятву принести новому князю. Старый-то погиб, стало быть, и клятвы ему нет. Можно теперь и новому князю покориться.

Правда, Соловей клялся в верности хазарам... Но хазары далеко... Да и обязательств своих он не нарушал. Рабов поставлял на Великий шёлковый путь исправно. Кстати, может быть, в Киеве община подольских хазар-иудеев заступится за своего союзника, за верного Соловья-разбойника. А уж он потом рабами от них откупится. Надежды у Одихмантьевича были, и небезосновательные. Но меркли они, когда видел он широкую спину Ильи. Человека, для него совсем непонятного: ни киевского князя дружинник, ни князь, ни вождь... Клятв никому никаких не давал, а вот рвётся в Киев! Пленника везёт, который в Киеве, может, и гостем будет, а сам Илья — пленником! Но едет! И работорговцам Соловья не продаёт, и выкупа не берёт... Непонятный, как тот невидимый Бог, которому он постоянно молится, человек этот, Илья из Карачарова...

Неторопливой хлынцой-трусцой шёл крошечный отряд Ильи Муромца, сидня карачаровского, а слава бежала далеко впереди. Невидимые в лесах охотники присматривались к проезжающим да весть в свои становища несли. А как прошли Ильины отроки полпути — поредели леса. Стали слева появляться в рощах сначала поляны великие, а затем уж поля пошли, где рощицы малые гривками держались да затягивала, буйная на переломе лета, все овраги зелень. Начала краснеть бузина, начали розоветь бока у диких яблок, что попадались вдоль тропы-дороженьки...

В попадавшихся редко селищах и погостах путников встречали радушно. Соловья разглядывали с любопытством. Много про его куражества наслышаны были. Иные дивились, что он человек собою, потому — ходили слухи, будто он птица-оборотень.

Раза два летели из чащи в путников стрелы да выскакивали лихие разбойники. Однако их Илья на щит брал да плетью одной учил. Панцирь его стрелы пробить не могли, а в бою рукопашном никто с ним не мог сравниться.

— Что-то больно легко идём! — вздыхал Илья. — Говорили, что дорога вовсе непроезжая, ан вот нам и супротивников нет...

— Нет, потому что слава о тебе пошла как о воителе, — говорил старый гридень. — А случись тут крестьянину ехать неоружному, так и ждать долго не придётся — наскочат лихие людишки. Известное дело: вдоль дорог племена разбоем живут. А ты иди да радуйся, что тебя не тревожит никто...

— Это меня всего более тревожит! — вздыхал Илья. — Когда хорошо всё — мне особенно боязно. Беды жду!

— Да ну тя, накличешь ещё, — плевался гридень.

Так и далее странствовали...

Беда себя ждать не заставила. В пяти днях пути от Киева отряд увидел первые сожжённые сёла и первых убитых. Старый гридень, Илья и Одихмантьевич, который вроде оправился и пообвык в отряде Ильи и почти уже не чувствовал себя пленником, сунулись следы глядеть.