Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Павлищева cтр.№ 52

— Чего уставился?! Ешь, небось в твоей Кабарде такого не подадут.

Его поддержал боярин Иван Бутурлин:

— Ты, Михаил, осторожней, не то головы лишишься раньше, чем царским сродственником станешь. Веди семя скромней, государю ни в чём не перечь. И держи язык за зубами даже пьяным, понял?

Санлук кивнул. Его коробило от того, что видел, всё же царица совсем недавно померла, хорошая царица была, все любили, а государь уже вовсю гуляет. Кабардинский княжич и сам был не прочь погулять, тоже вёл вполне распутную жизнь вдали от родового гнезда. Когда понадобилось выбирать между возвращением с большими дарами домой к отцу и вольной жизнью в Москве, старший сын князя Темрюка выбрал первое, младший второе Ради такой жизни пришлось креститься, взяв непривычное имя Михаил. Но Санлук быстро привык и к имени, и к пьянству, благо сам государь поддерживал весёлое времяпровождение.

А теперь вон как повернуло, если сестра глянется царю, можно и совсем близко от него оказаться, как-никак родственник... Одна беда — подле Ивана Васильевича родственникам иногда опасней, чем далёким людям. Даже смертельно опасно.

Царь хохотал во всё горло, словно забыв о ещё не прошедшем трауре по любимой Анастасии, издевался над теми боярами, кто не желал принимать участие в его выходках, поил особо слабых вином, насмехаясь над их болтовнёй. Многие знали, что развязавшийся сегодня язык завтра может привести на плаху, но хмель всё равно делал своё дело. Кто поумнее, старались сделать вид, что совсем пьяны, валились под столы и лежали там до конца пира, дожидаясь, пока не уйдёт сам царь. Иван скоро понял такую хитрость, заставлял пить на виду, строго следя, чтобы никто не пропускал. Везло тем, кто и впрямь скоро валился под лавку, правда, и таких отливали водой и снова поили, чтобы принялись болтать без умолку.

Но независимо от того, кто когда свалился, блудили весь вечер все. Иначе было нельзя, государю очень нравились две вещи — непотребство и людские мучения. Честно говоря, это нравилось и будущему родственнику Ивана Михаилу-Санлуку, но одно дело безобразничать самому и совсем другое — присутствовать на царских развлечениях. Никто не мог быть уверен, что сам не окажется посмешищем в следующую минуту. Нрав у Ивана Васильевича крутой, взбредёт что в голову — и повелит скоморошествовать, а отказаться нельзя, вот и скачут дородные бояре козлами, орут по-петушиному, метут бородами носки царских сапог или того хуже — холопьи, оголяют зады для порки... Возражать опасно...

Первые большие ендовы с медами, винами, а то и водкой поднимали за здравие государя. Пропустить нельзя, а сам Иван за своё здоровье лишь пригублял, заявляя: «За меня другие выпьют!» Вот и получалось, что сидел трезвым, наблюдая за пьяными и слушая их разговоры, и только к концу застолья тоже позволял себе напиться. Помнил ли он то, что услышал накануне? Никто этого не знал. Видимо, помнил, но не всё, иначе голов бы не сносить очень многим.

К концу пира Санлук и не знал, хорошо ли, что нахваливал сестру, мог сказать, что нехороша собой, кривовата пли что другое. Лучше бы ей выйти замуж за кого-нибудь своего... Но сделанного не воротишь. Оставалось надеяться, что или Кученей не глянется, или кто другой подвернётся. Хотя отец князь Темрюк будет рад сватовству.

Осенью провожали боярина Вокшеринова к Темрюку.

— Не сватать! — вдруг предупредил Иван.

Стоявшие вокруг замерли: а о чём же столько времени шёл разговор? К чему весь сыр-бор? Государь с усмешкой пояснил:

— Сюда пригласить! Сам посмотрю, так ли хороша собой да умна, как её братец твердит. Здесь и решу!

Вообще-то это было неслыханно: царь требовал привезти девушку к себе не в числе прочих на смотрины, а в одиночку. А если откажет, каково тогда несостоявшейся невесте? Куда со стыда деться? Но Ивана мало волновали чужие переживания. Устраивать простые смотрины он больше не хотел, не мог забыть стоявшей с опущенной головой светловолосой своей Настеньки, повторения не хотел. Никуда не денется князь Темрюк, привезёт дочь напоказ московскому царю!

Так и случилось, привёз, правда, не сам Темрюк, а его зять астраханский принц Бекбулат с женой Алтынчач, да и привезли очень не скоро, почти через год. Иван едва не забыл о сватовстве, а уж погулял за это время вволю! Митрополит душой изболелся за своего подопечного, а ну как привыкнет Иван к разгульной жизни настолько, что и жена не отучит? Знать бы Макарию, что жена окажется не скромной хозяюшкой, сидящей с иглой за вышивкой, а весьма жестокой и охочей до казней особой, что многими пороками и преступлениями Иван будет обязан красавице Кученей! Отвратил Господь свой взор от Ру си, когда состоялось это сватовство. Муж и жена вполне стоили друг друга, черкешенка поддерживала супруга в начавшихся после смерти митрополита Макария страшных событиях на Руси.

Но это было позже, а тогда спешил боярин Вокшеринов к князю Темрюку с царским поручением. Уже в пути ему порассказали о крутом нраве возможной невесты, мол, строга до жестокости, нетерпима, но самое страшное — любит на людские мучения взирать, словно то не девица на выданье, а кат, что на площади головы рубит. Вокшеринов от таких слов ахнул! Только этакой пары царю Ивану не хватает! Но ругательски ругать Ивана не мог, потому юлил и тянул время, втайне надеясь, что, пока ездить будет, нетерпеливый государь успеет найти себе другую. Или невеста окажется не такой жестокой, как сказывают. Даже заподозрил, что нарочно хают свою красавицу, чтобы её в далёкую Москву не забрали.

Кученей и впрямь оказалась красавицей и умницей, но и злой тоже, как сказывали. Даже сам Темрюк недобро усмехнулся:

— Как бы моя дочь вашему царю шею-то не свернула!

И снова хватался за голову Вокшеринов, снова тянул время как мог Но тяни не тяни, а в обратный путь отправляться пришлось. Одно утешало — Кученей действительно была красива, причём такой красотой, какую на Руси и не сыскать, — глаза чёрные, точно спелые сливы, большие, косы цвета воронова крыла, стройная, как берёзка, гибкая, как кошка, и голос низкий, но певучий. Вздыхал боярин: царю понравится, а что с нравом обоих потом делать, одному Богу известно.

В Москву пришло лето, отгремели майские грозы, отцвели яблони, засыпав всё вокруг лепестками, поманили нежно-розовым облаком сливы, зажелтели по краям вытоптанных тропинок одуванчики, вот-вот полетят их пушистые головки. Июнь обещал быть тёплым и в меру сухим.

От Астрахани намётом примчался гонец, на его загнанную лошадь было страшно смотреть. Примчался сразу к царю, требуя допустить срочно, мол, от Вокшеринова весть принёс. Холоп, что принял коня, сокрушённо поцокал языком:

— Сгубил коня-то, дурья башка. Не отходить теперь, останется квёлым...

Но гонец только махнул рукой:

— Нового дадут! Государю таких красавцев в подарок везут, что твои лебеди!

По сказанному все поняли, что сватовство увенчалось успехом. Оказавшийся рядом священник перекрестился:

— Слава тебе, Господи! Сподобил на доброе дело!

Никто не обратил внимания на немного странный взгляд гонца, в Астрахани уже были наслышаны о недобром нраве сестрицы тамошней царевны Алтынчач, потому не завидовали русскому царю. Но в Москве-то об этом не ведали...