Всеволод Большое Гнездо. "Золотая осень" Древней Руси - читать онлайн книгу. Автор: Василий Седугин cтр.№ 7

— А какой процент берут при ссуде? — продолжал допытываться Сепеос.

Этого Всеволод не знал. Какая там ссуда? Будучи родственником императора, он никогда не чувствовал недостатка в средствах и ни разу не обращался к ростовщикам.

— Да когда как, — пытался вывернуться он.

— Ссуду им дают на тех же условиях, как и нам, — снова вмешался Борис. — Под семь процентов.

— Э-э-э нет, не скажи! — загорячился Сепеос. — Я попытался взять на днях на расширение дела, так с меня ростовщик все двенадцать запросил! Где ты взял эти семь процентов! Под саму планку, какую Юстиниан установил, требуют. А ты говоришь!

— Мне дали под семь, — упорствовал Борис.

— И всё равно несправедливо! С дворян берут только четыре процента, а с нас не только семь, но все двенадцать! Да пусть бы и семь, всё равно много!

— Но и купцов не щадят, — возражал ему Борис. — С них тоже крепко дерут.

— Чего дерут, чего дерут? Это восемь процентов — «дерут»? У них мошна тяжела, с них можно! А вот чего с нас взять? А всё-таки вытягивают. Брать-то уж нечего, а всё равно выдирают, последние жилы готовы вытянуть!

Сепеос в сердцах бросил ложку на стол, порывисто встал, произнёс:

— Вы тут оставайтесь, беседуйте, а я пойду, меня работа ждёт.

И ушёл.

Всеволод вздохнул свободно. Надо же такому случиться, своими вопросами Сепеос на чистую воду чуть его не вывел. Хорошо, Борис спас. Но в душе у него не было благодарности к избавителю. Спас-то спас, но вот к Виринее опять полез с разговором. Она повернулась к Борису, и они опять о чём-то стали тихо, но увлечённо говорить; Всеволод почувствовал себя никому не нужным. Он встал и тихонько вышел во двор.

Вечерело. Небо было чистым, ни облачка, но жара спала, с моря потягивала живительная прохлада. В сарае шумно вздохнула корова, возились куры, усаживаясь на насест. На душе у Всеволода было тягостно, тоскливо. Неясные предчувствия одолевали его, хотелось бросить всё и уйти куда глаза глядят.

Вышла Виринея, взяла его за руку, прижалась плечом:

— Борис так много подсказал по игрушке! Всё-таки он такой талантливый, такое у него замечательное чутьё!

Всеволод молчал.

— Он говорит, что если я завершу медведя с зеркалом, то фигурки будут покупать состоятельные люди и большие деньги давать. А я знаю, в столице есть много настоящих ценителей народных изделий!

Всеволод упрямо смотрел куда-то вдаль.

— А ты чего такой хмурый? Может, отец обидел? Не обращай внимания, он иногда сгоряча наговорит, а потом тут же забывает. У него зла не бывает.

— Отец аут ни при чём, — наконец разлепил губы Всеволод.

— Тогда кто же? Я, что ли?

Он недовольно отвернулся.

Она некоторое время пристально вглядывалась в его лицо, наконец её осенило:

— А, ты приревновал меня к Борису! Так, что ли?

У Всеволода обиженно дёрнулась голова.

— Дурачок, да разве можно так? Мы с ним рядом росли, стали как родные. Я часто в его дом забегаю, и он к нам заходит, когда захочет. Мне и в голову не могло прийти, что у тебя в голове зародятся такие мысли!

— А вот зародились! — непримиримо ответил он. Он уже сам чувствовал, что неправ, что зря приревновал Виринею, но какой-то бес внутри не давал успокоиться и покаяться, и он стоял на своём.

Виринея отстранилась от него, глаза её потемнели, она произнесла срывающимся голосом:

— Не сметь меня ревновать. Я тебя никогда не обманывала. Я не имею привычки лгать. Не только тебе, но никому другому. Так что не оскорбляй меня подозрением, я такого не выношу!

И отвернулась, готовая уйти.

Тогда он понял, что где-то перелишил. Стал извиняться:

— Прости меня, Виринея, я по-глупому веду себя. Но я, видно, по-настоящему люблю тебя, и мне было больно видеть, как ты всё внимание уделяешь не мне, а Борису...

— Но у нас чисто творческие отношения! Ведь мы говорили только об игрушках, неужели ты не слышал?

— Может, и слышал, но вы уединились, шептались о чём-то. И за столом тоже только с ним разговаривала, как будто меня не было рядом...

— Ну, это ты привираешь, будто мы уединялись! — уже весело проговорила она. — Мы просто отошли в сторонку, чтобы не надоедать тебе разговорами. И за столом я к тебе тоже обращалась, ты забыл, видно...

Наконец помирились.

Когда стемнело, молодёжь пошла к морю. Виринея взяла Всеволода под руку, прижалась к нему, и так брели они, чуть в отдалении ото всех.

— Знаешь, Даниил, — говорила она мечтательным голосом, — я бы так шла и шла рядом с тобой, не останавливаясь, чтобы забраться далеко-далеко и остаться совсем одним. Построить на берегу моря или реки какую-нибудь лачугу и жить в окружении природы, ни от кого не завися и никому не подчиняясь...

Всеволод ей поддакивал, потому что и ему хотелось вырваться из этого запутанного положения, из которого он пока не знал выхода, и разом покончить с двусмысленностью, которую сам по нечаянности создал...

Компания остановилась на берегу. В молчаливое море опрокинулось звёздное небо, из-под обрыва доносился шелест прибоя. Ребята быстро наносили хворост, разожгли костёр. Зазвучали цитры, полились песни. Удивительная вещь — костёр, горит себе, разрывая темноту прохладной ночи, взмывает языками, брызжет мириадами искр в самое небо, и на душе становится веселее, и хочется петь, и песни кажутся какими-то особыми, значительными, словно они написаны про тебя.

А затем у костра было разыграно импровизированное представление, навеянное сценками, показанными на поле Ипподрома. Борис и парень по имени Гибреас, завернувшись в туники, стали представлять греческих героев.

— О, презренный! — обращаясь к Гибреасу, густым красивым басом пропел Борис. — Зачем явился ты сюда?

— Затем, чтобы тебя увидеть, — тенорком отвечал ему Гибреас.

— Ха-ха-ха! Ужель не знаешь ты, что тебя ожидает?

— Но что плохого вдруг тебе я сделал?

— Ах, смеешь предо мной лукавить ты, несчастный?

— Коль вред какой тебе принёс, готов за то ответить!

— Не ты ли покушался, трус, на даму сердца моего?

— Я? Ха! А кто она, скажи мне?

— Она? Она моя богиня, чья красота сравнима только с солнцем, глаза её как эти звёзды. Любовь же наша — океан безбрежный. Вот она!

И он указал на какую-то девушку. Все захохотали, но девушка не растерялась. Гордо откинув голову, она произнесла:

— О, воин жалкий! Чтоб отдала тебе своё я сердце, достать ты должен мне вон ту звезду!

Смех, хохот, аплодисменты. И снова высоко-высоко в небо, в холодные звёздные пространства несутся слова всё новых и новых песен...