Дьявол в сердце - читать онлайн книгу. Автор: Анник Жей cтр.№ 40

Несмотря на расстояние между алтарем и верующими, священник и стерилизованная женщина казались зачарованными. Их глаза говорили друг другу чрезвычайно важные вещи. Орган звучал в такт. Это была секунда огромного напряжения, из тех, что бывают раз в жизни. Бог смотрел на них. Они продолжали пожирать друг друга глазами.

«Живи», — приказывал взгляд Вейсса, буравя ее глаза. Их лица сияли в отражении витражей. Это был самый прекрасный момент в жизни каждого из них.

Какая-то женщина обернулась, чтобы увидеть, на кого так смотрит священник.

Влюбленная женщина быстро растворилась в толпе.

Работа на добровольных началах — это освященный хлеб. Безработный ценит больше всего то, что он полезен кому-то, кто еще беднее. С тех пор как Вейсс принял меня в «Смиренные», мои несчастья отодвинулись на почтительное расстояние. То, что я увидела, сделало мои беды вполне выносимыми.

Впервые после моего устранения из Франс-Иммо у меня появилось кресло на колесиках, ящики в столе, вешалка. Я работала по графику, сотрудники со мной разговаривали, я обедала с ними, отвечала на телефонные звонки. Я уходила из дому, и этот выход не имел отношения к моему раку, не удалял меня от него и не приближал.

Вот уже третий вторник я приходила в филиал Назарет, вешала свой пиджак, садилась за свой стол, открывала ящики, отвечала на телефонные звонки. Мирей, пенсионерка из Монтрея — шеф бюро, также в добродетельном жанре, но поприятнее Розетт Лабер, спросила меня, видела ли я передачу «Фотографии нет». Когда она смотрела ее, она вспомнила меня, потому что туда был приглашен следователь. Я рассказывала Мирей о профессии Антуана, не упоминая его самого. Какая была тема передачи? Мирей не успела ответить, ее перебил телефонный звонок.

— Назарет, слушаю, — сказала она.

Затем она предложила сходить за кофе. Тебе стандартный или большой? Мирей вернулась, держа по стаканчику в каждой руке. Как мне нравились эти ритуалы. Я поднималась на поверхность, заглатывала кислород большими глотками и видела небо. Главное преимущество работы — это появляющееся чувство равновесия. Огромного, фундаментального. Чтобы оценить его по достоинству, надо быть долго лишенным этого элементарного права.

С тех пор как я работаю для «Смиренных», о Люке Вейссе ни слуху ни духу. Мирей считала, что он посвящает свои вторники филиалу Дофин, откуда идет прочесывать Булонский лес. Служитель всех подбирал бродяг, умерших прямо на тротуаре. Он организовывал похороны для тех, кто и так никому не нужен, а уж после смерти тем более.

— В морге их держат две недели, в надежде, что объявится семья, — сказала мне Мирей, похлопывая себя по волосам. У нее было круглое личико, взбитые, густые волосы, она носила костюмы со старомодным кружевным жабо и лаковые черные туфли. Ее пятьдесят девять лет не мешали ей сюсюкать, словно маленькой девочке, я находила это очень трогательным.

Рак приучает вас находить трогательными все черты характера отдельных людей. Уважать и даже ценить эти черты, присущие одному уникальному существу, которое никто не сможет заменить.

Телефон опять зазвонил. Ответив, Мирей положила трубку и возобновила наш разговор. Вейсс служил мессу во вторник в восемь часов вечера у метро Бонн-Нувелль. Часовня была всегда набита до отказа, Вейсс исповедовал в смежной комнате. Как говорила Мирей, отец Люк предпочитал старинной исповедальне разговор двоих людей, глядящих друг другу в глаза. «Сходи туда как-нибудь вечером, это забавно. Там и окрестные служащие, и приблудившиеся обыватели, и проститутки, и бродяги, и трансвеститы, и все это прекрасное общество слушает мессу, ходит на исповедь. Знаешь, почему? Потом Вейсс угощает их в ризнице, приглашаются все. Розами там не пахнет, надо быть не брезгливым».

Сердце Мод поблескивало у меня на лацкане. В церкви оно светило впустую, Вейсс смотрел на меня только в момент причастия. Я по-прежнему не причащалась, кажется, это его огорчало. Когда выстраивалась очередь за «телом господним», я оставалась на своем месте. Его манера наклоняться, чтобы дать облатку детям, меня потрясала. С малышами Люк был нежным, как женщина.

Чем больше я узнавала степень его святости, тем яснее передо мной рикошетом представала моя собственная. Вейсс был добродетелен по собственному выбору, я — в силу обстоятельств. Это было как с раком: он выбрал, я подчинялась.

Кроме Люка, в моей пустыне не было искушений.

У Мирей были муж, дети, внуки, домик в Иври, за который она выплачивала ежемесячный взнос в Франс-Иммо, пенсия служащей, друзья и круг общения, — словом, все. Эта жизнь, полная до краев, включала в себя поступки и мысли, о которых Мирей иногда сожалела. Отшельнице, которой я стала, и раскаиваться было не в чем. Над своей тетрадью, со своими кошками я вела аскетическую жизнь. В каком-то смысле, писание — это служение.

Среди «Смиренных» я была новичком. У Мирей опыта было на двоих. Раз в месяц, вооруженная исключительно своим терпением, она сопровождала Вейсса по улицам Парижа, в борьбе с проституцией и нищетой. Капля в море, но приходилось попотеть. «Ты поймешь, когда пойдешь с ним», — предупредила она меня. «Мы и не подозреваем об этом дерьме, пока сами в него не окунемся. Насмотришься всякого. Токсикоманы, умирающие от СПИДа и продолжающие колоться, дети, предоставленные самим себе, — не обязательно ехать в городские предместья Бразилии: мы и не представляем, что творится рядом с собственным домом!» — добавляла она.

Слушая Мирей, я думала, что нищета, как и рак, — это грязь, которую мы не хотим замечать, пока нас не ткнут носом, несчастье, которое случается только с другими и которое порядочные люди игнорируют свысока, словно сами застрахованы от него, будто чума не может коснуться их.

Я носилась со своим раком, будучи совсем недавно отверженной, но отверженность была раком нашего общества.

«Сидящие на минимальном пособии, проститутки и другие жители пригородных трущоб, которые скатываются в наше учреждение, — это сливки общества по сравнению с той вонью, нищетой и насилием, с которыми сталкиваются выезжающие на места», — заключала Мирей.

Она не знала, как я попала в Назарет. Вейсс требовал от меня молчания, я была выбрана — благодаря ему — среди сотни желающих. Работа на добровольных началах приветствовалась. «Они были правы. Вы будете нам полезны», — просто сказал мне Вейсс в Поль-Бруссе, официально принимая меня на работу.

Розетт была на седьмом небе, Люк Вейсс посвятил ее в тайну.

В этот вторник Люк шел из Назарета в район Сен-Лазар. Мирей готовила корзинки с едой, термосы и «нескафе», я отобрала одежду, презервативы, книги и лекарства. Насколько я поняла, сопровождающий менялся каждый вторник, по очереди. В этот вторник Вейсс взял с собой добровольца из Врачей Мира. «Отец мог бы обойтись без него, он изучал медицину перед семинарией», — сказала мне Мирей.