— Обижаешь! Что я за мент, если сам отчество выяснить не смогу? — Женя засмеялся. — Найдем, хоть живую, хоть мертвую! — И, спохватившись, добавил серьезно: — Прости, я не то имел в виду. Найдем, конечно. Только… Н-да… Только нужно маленько подогреть людей, которые будут поисками заниматься. Мне, конечно, ничего не надо, но остальные за «спасибо» зад от дивана не оторвут. Ты же знаешь…
— Понятно, — сказал Глеб. — Сколько нужно?
— Тебе как своему я за три тысячи это дело организую.
После легкого замешательства Глеб уточнил:
— Долларов, что ли?
— Ну конечно, брат! — Женя засмеялся. — Разве сейчас кто-то за другую валюту работать станет?
Глеб молчал, прикидывая, найдется ли у него нужная сумма.
— Ладно, — прервал его размышления Женя. — Тебе за две сделаю. Но деньги вперед. — Он снова как-то неприятно рассмеялся. — Так что вечером жду к себе на чай.
— Я могу сейчас к тебе на работу подъехать.
— С ума сошел! Говорю же, домой заедешь после семи. Адрес напомнить?
— Не надо. У меня в блокноте записан.
— Ну, тогда до вечера.
— До вечера.
Сжав голову руками, Глеб опустился на корточки посреди комнаты. На душе было так тяжело, что хотелось заплакать. Вернее, заскулить, свернувшись клубочком. Человек, с которым они прикрывали друг другу спины на войне и делились пайком, теперь хочет заработать на его беде. Что с нами творится? Что с нами делают деньги и власть? Или это делаем с собой мы сами?
Глава 5
Рита провела на складе несколько бесконечно долгих дней. Новая знакомая переносила лишения легче, чем она сама, и Рита завидовала ее спокойствию. За все это время они ни разу не выходили на улицу, спали в душном сарае, прямо на дощатом полу, по которому сновали крысы и насекомые. Сыновья старого турка приносили еду для них и корм для норок. При этом то и другое не различалось ни вкусом, ни цветом, ни запахом.
Кроме чистки шкур, женщины занимались кормлением животных и уборкой их невероятно вонючих клеток. Зверьки ели каши, рыбу и несвежее мясо. Каждый раз, когда Рита видела, как норки обгладывают кости, ей становилось не по себе.
Ритина компаньонка, так и не пожелавшая назвать свое имя, рассказала ей страшную историю о том, как в девяностые годы она работала на ферме, занимавшейся разведением норок. Приезжавшие к ним все время удивлялись, что вокруг так много безногих ворон. Оказывается, норок кормили рыбными отходами, часть из которых разворовывали работники для кормления своих свиней, поэтому норки частенько не наедались. Вокруг клеток постоянно стоял запах гниющего мяса, который приманивал ворон со всей округи. Когда птицы садились на клетки, норки заполняли пробел в своем рационе птичьими лапами, а если повезет, то и самими птицами. Да что там птицы! Как-то голодные зверьки даже кожаный чемодан зазевавшегося ревизора зубами изорвали.
Истории эти оптимизма Рите не прибавили. То ли от постоянного психологического напряжения, то ли от сводящего с ума зловония и духоты, но что-то в ней изменилось. Временами она стала чувствовать нечто вроде просветления, когда казалось, что она способна охватить умом всю суть жизни. В очередной момент такого озарения Рите в голову пришла мысль, помогающая справляться со страхом, возникавшим при кормлении зверьков. Она подумала: «Люди бессердечно убивают норок ради красивых шубок, значит, справедливо, что животные спокойно могут слопать каждого из нас, если проголодаются. Если мне суждено быть их кормом, то я приму это как карму».
Рите так и не удалось достичь просветления в полутемном сарае. Каким-то чудом ее также миновала судьба женщин, отправленных прежде за решетку к норкам. Видно, она слишком нравилась мужчинам как наложница, чтобы они захотели лишить ее жизни.
Когда в очередное жаркое утро дверь в сарай открылась, Рита повернулась на звук и увидела, как роятся пылинки в косом солнечном луче. Раньше пыль казалась ей совершенно бесполезным элементом мироздания, а теперь Рита видела в ней бесконечную красоту. Ей хотелось просто сидеть на полу и смотреть, как кружатся, кружатся, кружатся потревоженные пылинки. Казалось, наблюдать за ними можно бесконечно, как за языками пламени или бегущей водой. Но долго это делать ей не пришлось.
В дверном проеме возник мужской силуэт. Рита обратила внимание, что в руках у него не было обычного мешка с кормом.
— Эй! — крикнул силуэт. — Иди сюда.
За спиной мужчины светило солнце, поэтому Рита не могла разглядеть, на кого он смотрит — на нее или ее напарницу. На всякий случай она осталась на месте.
— Мне два раза повторять нужно? — рявкнул мужчина по-русски.
Разговаривал он практически без акцента, голос его был Рите знаком. Один из сыновей Божкурта, но который из них? И кого он все-таки зовет?
Взглянув на подругу по несчастью, Рита увидела, что та невозмутимо продолжает работать. Значит, обращались не к ней. Рита встала и подошла к двери.
Перед ней стоял Левент, старший сын старика. У него были красивые карие глаза, ровный нос и выразительные губы. Если бы он не был тем, кем был на самом деле, то, возможно, Рита могла бы оглянуться на такого на улице. В отличие от своего обрюзгшего брата Парса, он был крепок и подтянут.
Неприязненно окинув взглядом пленницу, Левент сказал:
— Ты возвращаешься назад.
На мгновение Рите показалось, что ее сердце перестало биться.
— Возвращаюсь куда? Домой?
— Глупая баба! — Левент за шиворот вытащил остолбеневшую Риту из сарая. — Радуйся, что отец разрешил тебе вернуться на фабрику. А про свой дом забудь. — Он толкнул ее в спину. — Навсегда.
Рите показалось, что он улыбается. Да, она не сомневалась, что Левент получает удовольствие от осознания собственной силы и власти — пусть и всего лишь над жалкой рабыней, чье имя его даже не интересовало.
Рита шла, чувствуя на спине презрительный взгляд турка.
«Еще несколько месяцев назад ты бы шею свернул, глядя мне вслед, — думала она. — А теперь смотришь на меня как на убогую, хотя это ваших рук дело. Вы уничтожили меня, растоптали…»
Сама не зная зачем, Рита оглянулась и по надменному выражению лица Левента поняла, что точно угадала его мысли. Он считал, что нормально общаться с ней ниже его достоинства. Как будто от этого можно испачкаться! Именно поэтому он не домогался ее. Это было только в самом начале, пока Рита не утратила, так сказать, лоск от прежней обеспеченной жизни.
Рита подумала, что если теперь ее не хочет даже горячий, довольно молодой турок, то в кого же она превратилась? И почувствовала себя изношенной и протертой до дыр старой тряпкой.
Неожиданный гнев на Левента затмил недавнее состояние покорности судьбе. По горячей земляной тропке ступала прежняя Рита, готовая освободиться любой ценой.