Хани не могла поверить в то, что их разговор как-то незаметно превратился в спокойную беседу двух родителей о воспитании детей. Это было так здорово!
— Итак, что у нас тут? — спросил Джерри, потирая руки и заглядывая на стойку, куда она выложила продукты из корзины. — Мм, все выглядит аппетитно. Достану-ка я пивка.
— Как твоя нога?
— Сегодня почему-то болит сильнее, чем раньше. Думаю, мне не хватает мощного обезболивающего — твоих поцелуев.
Склонив голову, чтобы волосы упали на лицо и скрыли румянец и засиявшее в глазах удовольствие от этих слов, она продолжала раскладывать на стойке еду, словно и не слышала.
Джерри хмыкнул.
В этот момент зазвонил его мобильный, лежавший у него в кармане рубашки. Он вытащил его. Взглянул на дисплей и поднес к уху.
— Да, Мэри. Нет-нет, все в порядке. Чем занимаюсь? — Он бросил лукавый взгляд на Хани. — Да вот, зашла соседка, и мы с ней тут обсуждаем кое-что весьма занимательное. — Из трубки донесся какой-то визгливый крик, по пронзительности не уступающий крику Сократа. Джерри поморщился. — Успокойся, Мэри, я пошутил. Это член родительского комитета. Наши сыновья учатся в одной школе.
Хани почувствовала, как гнев закипает в ней. Значит, она для него всего лишь мать одноклассника его сына?
— Поговорим позже, дорогая. Пока, — закончил он разговор.
Это «дорогая» окончательно разозлило Хани. Кого-то он называет «дорогая», а ее не иначе как этим дурацким прозвищем «Медок». Не то чтобы ей не нравится, но все же… Впрочем, осадила она себя, какая ей разница, чем занимается Джерри Вест в свободное время? Однако, задумавшись над этим, Хани вынуждена была признаться себе, что ей это далеко не безразлично. Она бросила взгляд на хозяина дома. Убрав телефон обратно в карман, он наблюдал за ней внимательными серыми глазами.
Неужели я к нему неравнодушна? — недоумевала Хани. Почему мысль, что у него может быть женщина, причиняет ей такую острую боль? Обычное женское тщеславие или что-то иное? Ответа на эти вопросы у Хани пока не было.
Джерри дохромал до холодильника, достал банку содовой, открыл и налил в два стакана. Едва Хани сделала несколько глотков и отставила стакан, как он схватил ее за руки и притянул к себе. Это произошло так быстро, что Хани оказалась захваченной врасплох и не успела уклониться. Джерри крепко сжал ее в объятиях.
— Стой спокойно и не дергайся, иначе заденешь мою больную ногу. Обещаешь не вырываться?
— Обещаю, — прошептала Хани, смутно понимая смысл того, что говорит.
Джерри погладил ладонью ее спину.
— Какие у тебя красивые волосы.
— Спасибо.
Джерри принялся перебирать длинные пряди, затем приложил их к своей щеке и на несколько мгновений даже закрыл глаза от удовольствия.
— Что нам мешает познакомиться поближе, а, Медок? Мне бы очень этого хотелось. И ты, если была бы честна с собой и не такая щепетильная и чопорная, то призналась бы, что и тебе хочется этого не меньше.
Хани попыталась высвободиться из его объятий, но ей совершенно не на что было опереться, кроме самого Джерри, его рук, плеч, груди. В эту минуту в его облике не было никакой резкости — напротив, красиво очерченные чувственные губы излучали мягкость и желание.
— Я не укушу тебя, если ты положишь руки мне на плечи, — усмехнулся Джерри.
— Может, ты все-таки отпустишь меня?
— А куда ты так торопишься, Медок? Расслабься, попробуй получить удовольствие. Ох как же мне хочется поцеловать тебя крепко-крепко, чтобы у тебя отпало всякое желание убегать.
Хани покраснела.
— Джерри, прошу тебя…
— Ты такая пылкая, соблазнительная и сладкая, под стать своему имени, Медок. Устоять перед тобой просто невозможно. Закрой глаза.
— Нет!
— Хани, — тихо, но твердо проговорил он. — Я хочу поцеловать тебя.
С каждой секундой ее сопротивление таяло как снег под весенним солнцем. О боже, она и в самом деле желает этого мужчину, желает так сильно, что даже самой становится страшно.
По-видимому, это желание ясно отразилось в глазах Хани, ибо Джерри без лишних слов стиснул ее в объятиях и жадно завладел губами. Рукой она обвила его шею, почувствовав под ладонью густые волосы на затылке. Когда он накрыл ее губы своими, все вокруг словно перестало существовать: остался только этот мужчина и его губы, руки, сила его желания. Их желания. Сердце Хани билось гулко и неровно. Или, быть может, это стучало его сердце у нее на груди?
Хани уже ничего не понимала, да и не хотела понимать, кроме одного: ее держал в объятиях, целовал и ласкал самый великолепный, самый чувственный, самый сексуальный мужчина из всех, каких она когда-либо в своей жизни встречала. Она приникла к нему, всем своим существом стремясь слиться с ним в этом поцелуе, стать с ним одним целым. Он так крепко прижимал ее к себе, что жар их тел, проникавший через одежду, стал общим.
Его рука обхватила грудь Хани. Она вздрогнула и очнулась от чувственного транса, пытаясь выбраться из этого эротического дурмана. Разум и осторожность все же одержали верх, и она мягко, но решительно выскользнула из его объятий.
— Я думаю, достаточно, Джерри, — пробормотала она, хотя тело все еще пылало от его близости.
— А я думаю, достаточно не будет никогда, — охрипшим от страсти голосом проговорил он, вновь протянув руку к ее волосам. — Отчего ты такая зажатая, Медок? Кто сделал это с тобой, твой бывший?
— Я не желаю говорить на эту тему! — решительно отрезала она, делая глубокий вдох, чтобы восстановить дыхание. — Но если тебе так интересно, то могу сказать, что мой неудачный брак тут вовсе ни при чем. Наверное, все дело в воспитании. Я выросла в доме, где правила соблюдались неукоснительно. Моя мать — истинная леди, не терпящая никакого отступления от норм. Она всегда была ужасно правильной и чопорной и в таком же духе воспитала и нас, двух своих дочерей.
— А твой отец?
— О, отец всегда был слишком занят работой, чтобы уделять нам достаточно внимания. Он никогда ни во что не вмешивался, предоставляя все заботы по нашему воспитанию маме. Сколько я себя помню, мне вбивали в голову, что я должна вести себя как настоящая леди, быть вежливой, осмотрительной и аккуратной.
— Но играть-то вам разрешалось?
— Только в спокойные игры, чтобы никакого беспорядка.
— Не слишком-то весело вам было, да?
Хани улыбнулась.
— Да нет, в общем-то мне не на что жаловаться, родители любили нас, хоть и держали в строгости. Просто иногда я… ну, чувствовала себя… взаперти, что ли. Однако привычка быть сдержанной и аккуратной прочно укоренилась во мне.
— Но я же вижу, Медок, что под этой сдержанной оболочкой таится чувственная, страстная женщина, которая только и ждет, чтоб ее выпустили из плена.