Убью кого хочу - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Тарновицкий cтр.№ 51

– Неважно, Лоська, – прервала его я довольно бесцеремонно. – Я слышала этот рассказ как минимум трижды. Во всех подробностях. Бывай.

Он в панике схватил меня за плечо.

– Подожди, куда ты?

– Гулять, – сказала я. – Люблю гулять теплыми августовскими вечерами. Вишня, увы, отошла. Была и забыта. Нынче в ходу абрикосы. И пожалуйста, отпусти мое плечо.

– Абрикосы… – кивнул он. – Как же, слышал, слышал. Чешские…

– А хоть бы и чешские! – беспечно воскликнула я. – Мы ведь тут интернационалисты, нам любой абрикос по вкусу, без различия веры, национальности и цвета кожурки. Главное, чтоб не кислый. Попробуй и ты, мой тебе совет. Здесь всякие деревья имеются – пониже, повыше…

– Не нужны мне эти Пониже и Повыше, – мрачно ответствовал Лоська. – Мне ты нужна. Я без тебя не могу.

– Вот что, Константин, – мне стоило некоторого труда состроить по-настоящему серьезную мину. – Я девушка занятая, ответственная. Если ты хочешь сказать мне что-то очень важное, говори, выслушаю с интересом. Но только чтоб действительно важное, без этих вот глупостей. Без этих вот «нужна»… «не могу»… и так далее. Чтоб это было что-нибудь конкретно новенькое, чего я еще не слыхала. А пока таких текстов не звучит, нам с тобой и говорить-то не о чем. Вот так. А теперь извини, мне пора. Время абрикосы кушать. Мне мама велела больше фруктов потреблять. А маму слушать надо. Девок-то вокруг много, а вот мама у нас одна. Правда, Константин? Ну вот. А ты все-таки попробуй чешские абрикосы. За неимением вишни. Начни с той, которая пониже. На нее, наверно, и залезать легче. Бывай, дружок.

И я промаршировала мимо него в ночь, бодрая и веселая, как рота церемониальных барабанщиков по дороге в войсковой бордель. Что сказать? Этот день начинался плохо, но в итоге определенно удался. Конечно, жаль, что я не видела своими глазами, как башка этого подонка слетела в канализационную канаву – это зрелище наверняка доставило бы мне немалое удовольствие. Но, с другой стороны, совершенно неожиданно выяснилось, что мой таинственный дар действует даже на расстоянии.

Далее, подруга Олька теперь спасена от насильника-шантажиста и может безмятежно дрыхнуть в своей постели, не опасаясь, что ее вновь дернут в кабинет для комиссарских утех. Объяснение с Сатеком… – это тоже следует зачислить скорее в актив, чем в пассив. Даже если он ни разу больше не подойдет ко мне – все равно хорошо сознавать, что у тебя есть кто-то, кому можно сказать правду. Что, более того, правда сказана.

Но неужели он действительно будет избегать меня? И почему эта мысль настолько мне неприятна? До возвращения в Питер, а значит, и до прощания с Сатеком осталось всего ничего. Мы все равно больше никогда не увидимся – так о чем сейчас сожалеть? Наверно, меня напрягает что-то другое: не чувства конкретного святого Сатурнина, а отношение людей вообще. Их гипотетическое отношение к тому, что я сделала и, возможно, сделаю еще не раз в будущем. Ведь я убийца. Да-да, я убиваю людей, причем, не только откровенных подонков типа Миронова. Я убиваю людей в своих сугубо личных интересах, как, например, капитана Знаменского. Хуже того: убив опера, я получила удовольствие, подобно какому-нибудь психопату. Что испытывают, глядя на убийцу-психопата, другие, нормальные люди? Страх? Отвращение? Будет очень обидно, если Сатек думает сейчас обо мне со страхом и отвращением.

Ну и, наконец, Лоська. На этом фронте явно настала пора решительных действий. Я понимала, что если за оставшуюся до отъезда неделю у меня не получится добиться от него формального предложения о замужестве, то не получится уже никогда. Что ж, судя по нашему последнему разговору, клиент, что называется, созрел. Раньше в такой ситуации я непременно взяла бы его под уздцы, то есть хитростью и силой выманила бы нужные слова, причем так, что сам он пребывал бы в полной уверенности, что инициатива принадлежит исключительно ему, мужчине. Мужчине с большой буквы М.

Однако сейчас мне почему-то не хотелось заниматься этой простой, но в чем-то и унизительной процедурой. Если он не совсем плюшевый козел, то пусть пройдет эти несколько метров самостоятельно, без кнута и без пряника. А вдруг не пройдет? Неужели я сознательно оставлю столь важное дело на волю случая? Пожалуй, что так. И, между прочим, чей это голос: меня-умной или меня-глупой? Непонятно… Похоже, это был тот редкий случай, когда голосование дуры и умницы практически совпало. И, хотя мотивы их были наверняка разными, этот факт все же настораживал. Да хочу ли я на самом деле выходить за него замуж? Конечно, хочу. Я ведь за этим сюда приехала, разве нет?

Так, мучимая сомнениями и подбадриваемая радостью побед, я в одиночку то брела, то маршировала по спящим улицам Минеральных Вод – от угла к углу, от сомнения к радости, от радости к сомнению. Абрикосов, кстати, было в избытке, но я к ним не притрагивалась. Немытые фрукты опасны для живота.

На следующий день было объявлено о прекращении всех работ до приезда следственной комиссии – то ли из ВЛКСМ, то ли из ВЦСПС, то ли из какого-то другого цеце-цапцарап. Практически это означало, что отряд закончился на неделю раньше запланированного. Нас отправили бы домой немедленно, но, как видно, не нашлось такого количества свободных билетов. Чтобы как-то занять людей, а может, просто желая вывезти нас подальше из зоны ЧП, зональный штаб решил наградить отряд трехдневной экскурсией в Домбай и Теберду. Немцы и чехи должны были улетать сразу по возвращении оттуда; остальных отправляли в Питер спустя еще два дня. Кончилось лето.

Я знала Домбай только из песен Визбора, и в иных обстоятельствах с радостью поехала бы туда. Но только не сейчас, не с такими соседями. Мне, мягко говоря, не улыбалось сидеть в одном автобусе с Лоськой, который будет молча поедать меня глазами, и с Сатеком, который, напротив, будет всеми силами избегать любой возможности встретиться со мной взглядом. Меня тошнило от мысли, что придется хором исполнять «Вместе весело шагать по просторам» с теми, кто избивал Райнеке по приказу Миронова. Поэтому утром, когда пришла пора садиться в автобус, я без особых усилий сымитировала непреодолимый приступ тошноты.

– Скажи Валерке, что я остаюсь, – наказала я Ольге, когда та пришла вытаскивать меня из туалетной кабинки. – Жалко, конечно, но не ехать же по горным дорогам, когда тебя несет и выворачивает наизнанку. Наверно, переела абрикосов.

Это сработало: ни у кого не было сил, времени и желания проверять мое алиби. Когда автобус с отрядом наконец отвалил, я выбралась из своего убежища, не торопясь, приняла душ и уселась на кровати, размышляя, куда девать такую уйму свободного времени. Мне вдруг пришло в голову, что я никогда еще не оказывалась в такой ситуации – наедине с собой, совсем без других – близких и дальних, родных и чужих, милых и неприятных, сочувственных и равнодушных. Без других, от которых мне чего-то было бы нужно и которым чего-то было бы нужно от меня. Без дел – срочных и не очень, важных и незначительных. Без уроков, домашних заданий, лекций и экзаменов. Без ожиданий, без планов и надежд – во всяком случае, на ближайшие три дня.

Это было странно до неловкости. Что с ней теперь делать, с этой свободой? Опустевшее здание школы испытывало, похоже, такое же странное чувство. Синдром старого дома, внезапно покинутого всеми жильцами. Нет уже ни слитного гула многих голосов, ни стука каблучков по ступеням, ни детского топотка по паркету, ни скрипа подошв по кухонному линолеуму. Никто не шарахнет кулаком по столу, не вскрикнет, ударившись коленкой, не скрипнет, укладываясь спать, пружинами кровати… Где они теперь – вздохи влюбленных и охи стариков, вопли младенцев и тихое воркование матерей? Что ему остается, старому дому, как не обращаться к помощи призраков, как не вызывать их из небытия, чтобы хоть как-то заполнить образовавшуюся пустоту? Пускай теперь хотя бы они вздыхают и охают, шаркают и скрипят в гулком пространстве покинутого жилья.