— Это как? — поинтересовалась Цветкова.
— А это будет сюрприз! — захихикала Люся.
Яна старалась не думать об этом сюрпризе, потому что вообще не любила сюрпризы. Не нравилась ей эта затея, она твердо понимала, что будет «пять минут позора» и, естественно, она не выиграет никакой кастинг. Она думала, где бы еще добыть денег, чтобы помочь людям и театру. В это время Люся одела ее в сарафан небесно-голубого цвета, уперлась Яне в спину коленкой и начала затягивать как в корсет.
— Вон какая у тебя талия! Прямо тростиночка! Словно ты молодая девочка! Вот каблуки я тебе не советую надевать, и так высокая. А Снегурочка все-таки не монументальная Хозяйка Медной горы и не Царевна-лебедь. Она внучка, она молоденькая девушка. Хоть я и знаю, что ты без них не ходишь… Но в этой роли не надо. Это не Яна Цветкова, это Снегурочка!
Когда все было закончено, Яна посмотрелась в зеркало и даже не узнала себя. Худющая, словно бестелесное существо в кружевах и явно сотканное из снега и льда. Кожа белая, какая-то перламутровая, с неземным блеском; длинные, темные ресницы бросали тень на высокие скулы, аккуратный носик, бледные, но очень красивые очерченные губы.
— Я прямо… ты… Люся… ты волшебница! Я себя узнать не могу даже! Я такая…
— Ты выглядишь настоящей Снегурочкой! Я этого хотела, я этого добивалась, и я это получила!
Яна не могла на себя налюбоваться.
Заглянувший в гримерку господин Илюшин тоже залюбовался Яной и тоже очень высоко оценил работу гримера и костюмера.
— Люся — ты гений! Мы всегда это знали, но сейчас это не возможно не высказать. Ты сотворила чудо! Сказку!
Надо отметить, что как только Степан Сергеевич вошел в гримерку, она сразу же наполнилась парами алкоголя. Тут он снова приложился к бутылке и заговорщически прошептал:
— Я краем глаза наблюдал за пробами…
— И что? — оживилась Люся.
Яна же в таком состоянии не могла ни напрячься, ни расслабиться. Она могла только стоять столбом и хлопать приклеенными ресницами.
— Сам Петр на высоте, принц есть принц…
— Да не Петр! А партнерши-то как? — спросила гримерша.
— Ничего… — отвел он глаза.
— Что значит — ничего? Ты поконкретнее что скажи. И хватит пить! Ты забыл, что сердце больное? Вон уже лицо красное! Небось давление поднялось!
— Коньяк сосуды расширяет! — отмахнулся он.
— Так не в таких же количествах, в каких пьешь ты! Это же ужас! — не согласилась Люся. — Так что наши конкурентки?
— Дина Морозова — артистка из Москвы, хороша, конечно… Очень фактурная девушка и молодая. Но грим наш точно лучше. Элизабет Турнова — артистка из Польши, кстати, не молоденькая, наша группа, возрастная. Выглядит она потрясающе! Грудь, глаза! — выпучил для убедительности глаза Степан Сергеевич. — Талант! Она опытная актриса! Но грим наш лучше!
— Ты достал уже! Только и смотрит на грудь и глаза! Та-лан-ти-ще! — передразнила его Люся.
— А что? Я же мужчина!
— А я думаю, — разлепила губы Яна, — что в нашем случае только и будет, что грим лучше… Все остальное не на высоте.
— Не надо так себя настраивать! — прервал ее Илюшин. — Очень важна зрительная картинка! А ты как войдешь в кадр, все сразу и поймут, что ты и есть Снегурочка. Вопрос будет решен!
— Я так волнуюсь, — вдруг сказала Люся. — Я даже не пойду на твою пробу, чтобы там сознание не потерять. Тут за тебя кулачки подержу! А тебе уже пора! Время твое подходит!
Степан Сергеевич подхватил Яну под руку и потащил за собой.
— А теперь для натуральности я закрою тебя в холодильнике стационарном буквально на пять минут, и ты выйдешь настоящей Снегурочкой.
— Ты вообще в своем уме? — только и смогла что произнести Яна. — В каком еще холодильнике?
— Для мяса, промышленный холодильник, я его специально перетащил поближе к сцене… Нужен эффект женщины из снега. Ты слегка покроешься инеем, и от тебя пойдет такой холодный пар, когда ты выйдешь на сцену, это будет завораживающе! Мы должны взять эту роль!
— И взять ее мы можем только таким зверским способом? — уточнила Яна.
Спроси ее потом, как она дала себя уговорить, Цветкова бы не ответила. Ссылаться можно было только на то, что сильно жал кокошник.
— Я не уверена, что мне это поможет и нас это спасет, но хорошо! Раз уж ты приволок этот стационарный холодильник… Только на минуточку! — предупредила Яна.
— Да совсем на чуть-чуть! — заверил ее Илюшин. — И не забывай! Через пять минут твой выход! Я тебя открою, и ты сразу же в образе плывешь на сцену. Здравствуй, дедушка! Ну, ты понимаешь, Мороз — борода из ваты! И там уже по ситуации! Ну давай, Снегурочка, заморозься! — С этими словами Степан Сергеевич запихнул Цветкову в холодильник и закрыл дверь.
Яна моментально попала в жутко темную обстановку с морозным воздухом. Холодно? Очень холодно! Она пыталась взять себя в руки, но Яне это не удавалось. Сказать, что ее охватила паника на какой-то минуте, — ничего не сказать. Потому что паника Яну охватила сразу же, как она оказалась в холодильнике.
— Ничего-ничего… Это же для дела, для антуража. Я нужна этим людям, меня попросила мать, а это святое, я сама чувствую, что я тут нужна. Пусть не все получается, но я на верном пути… Нет, не буду лукавить, я подсознательно понимаю, что никакие пробы я не выиграю, что я не актриса, каких бы там врожденных талантов во мне ни было. Но по крайней мере я должна сделать все, что могу, могла и смогу, чтобы меня никогда по этому вопросу не мучила совесть. А потом я помогу, я сделаю все, что смогу и что от меня зависит. Грим действительно потрясающий… И если все говорят, что ставку делаем на не артистичность, а на достоверность, то я посижу в этой холодильной камере столько, сколько надо. Пусть будет иней, мороз… холод… сказочность, загадочность, воспаление легких и почек… Если бы только это все прокатило! То тогда совсем бы хорошо! — успокаивала себя Яна.
Ноги и руки у нее дрожали, зубы стучали, кожа покрылась мурашками, что не должно было придать образу радости и веселья, но, возможно, это не будет очень заметно.
Яну напрягало, что ее скулы сводило так, что, казалось, пооткалываются зубы. Да и призадумаешься, сможет ли она вообще что-то сказать Дедушке Морозу, раз у нее зуб на зуб не попадает? Она не знала, сколько прошло времени. Конечно, Яна понимала, что для нее оно тянется бесконечно долго, а на самом деле, может, прошло и не так много времени. Поэтому она мужественно терпела и ждала, когда спасительная рука господина Илюшина откроет ее ледяной плен. Время шло, а «Германна все нет».
В минуту очень сильного отчаяния Яна стала стучаться в стенку и кричать.
— Эй! Выпусти! Не могу больше! Слышишь?! Открывай! Я сейчас умру тут!
Но даже после этих страшных и правдивых слов дверь не открылась, а у Яны даже горло замерзло от крика. Она застучала кулачками в железную дверь, понимая, что жизненных сил, энергии и тепла в прямом смысле слова у нее осталось немного. В таких условиях срабатывает инстинкт самосохранения, мозги включаются быстро, выделяется адреналин и проявляются дополнительные силы… Все это было бы хорошо, если бы не замерзший и плохо соображающий мозг. Яна понимала, что надо беречь силы, больше не кричать, так как при каждом открытии рта она теряла остатки тепла и морозила горло. Руками, которые она уже не чувствовала, Яна с трудом нащупала щель между стенкой и дверцей. А дальше она попыталась вставить в нее каблук — совершенно безрезультатно, только сломала все ногти. Единственное, что пришло в уже увядающий мозг Яны, это последним усилием воли разодрать на себе одежду и из корсета вырвать металлическую тонкую пластинку и запихнуть ее в щель. Яна тогда уже плохо соображала, и это было страшно. Последнее, что ей запомнилось, это страх, боль и… кромешный холод.