Мне всегда было непонятно, почему худшие из мужчин вызывают
интерес у лучших женщин.
Агата Кристи
«Я обращал внимание, – пишет Эрик Эриксон, – на то, занимали
ли конструкции все пространство стола или только его часть, росли ли они ввысь
или вширь. Все это могло немало сказать об исполнителе. Но скоро я понял, что,
оценивая конструкцию, построенную ребенком в процессе игры, я должен учитывать,
что девочки и мальчики по-разному используют пространство и что некоторые явно
повторялись, а другие были уникальны. Сами по себе эти различия настолько
просты, что сначала казались самоочевидными. Но затем мы убедились, что девочки
„выделяли" внутреннее пространство, а мальчики – внешнее. Скоро с помощью
таких простых пространственных терминов я смог объяснить это различие».
Итак, в чем же особенность этих «ландшафтов», специфичных
для каждого из полов? Как выяснилось, девочки преимущественно конструировали
внутреннее пространство дома. Они расставляли определенным образом мебель в
замкнутом, или огороженном кубиками пространстве; они располагали там пассивно
сидящих или стоящих людей и животных. Ограждения представляли собой низкие
стены (высотой в один кубик), но иногда встречались более сложные конструкции с
дверными проемами. Разыгрываемые сценки были, как правило, весьма
незамысловатыми, отражающими в основном спокойную семейную жизнь. Часто
маленькая девочка играла на пианино. Но иногда в это внутреннее пространство
вторгались животные и «опасные» мужчины. Впрочем, это вторжение необязательно
приводило к сооружению защитных стен или к закрытию дверей. В большинстве своем
эти сюжеты были милыми и даже комичными.
Мальчики же, как выяснилось, увлекались строительством
сложных, возвышающихся над поверхностью стола сооружений. Они строили башни
(здания цилиндрической формы) и шпили (строения в форме конуса). Некоторые
тешились разрушительной деятельностью, устраивая обвалы или крушения. Руины
изображали только мальчики! Действие мальчиковых «фильмов» происходило на
открытом пространстве, причем – все в динамике, с передвижениями. Иногда
встречались автодорожные происшествия или уличные ситуации, в центре которых обязательно
был полицейский.
Итак, в мужском и женском пространстве преобладали: высота,
обвалы, интенсивное движение, с одной стороны, и статичное внутреннее
пространство, незамкнутое либо огороженное, мирное или подвергающееся
нападению, с другой. «Итак, – подытоживает Эриксон, – получив указание:
изобразить увлекательный киноэпизод, мальчики изображали динамическую жизнь в
открытом пространстве, а девочки – добродетельную жизнь внутри дома».
Тут Эрик Эриксон и задумался над тем, как же ему подойти к
интерпретации полученного им научного факта. Для начала он предположил, что
ответ кроется в различии восприятий мальчиками и девочками собственного тела.
Действительно, мальчики имеют «что-то» снаружи, а у девочек скрыто «что-то»
внутри, некое внутреннее пространство. «Любой ребенок женского пола, –
рассуждает Эриксон, – ив любых условиях, скорее всего, поймет, наблюдая старших
девочек, женщин, самок животных, что в их теле существует некоторое внутреннее
пространство, предназначенное для воспроизводства, но несущее одновременно
потенциал опасности. Для женщины „внутреннее пространство" – источник
отчаяния, хотя оно же и условие ее реализации. Пустота для женщины – гибель.
Несомненно и то, что само существование продуктивного внутреннего пространства
рано вызывает у женщин специфическое чувство одиночества, страх, что оно
останется незаполненным, что ее лишат чего-то ценного, боязнь искушения».
Однако же постепенно теория Эриксона концептуально
продвинулась дальше, в какой-то момент он осознал, что имеет дело с сущностями
пола: «внутреннее пространство» женщины – это сама ее сущность, а стремление
мужчины выйти за пределы себя самого – это специфическая черта его мужского
существа.
Анализируя «киносценарии» мальчиков, Эрик Эриксон приходит к
выводу, что здесь мы встречаем классические черты традиционного идеала
мужественности – высота, внедрение, скорость, столкновение, взрыв. С горечью
Эриксон добавляет: «Чрезвычайно одаренное, но несколько инфантильное
человечество с увлечением играет в исторические и технологические игры и
воспроизводит такую же поразительно простую модель мужского поведения, как
упомянутые детские сооружения». Иными словами, наша цивилизация, построенная на
мужском принципе, который возобладал сейчас настолько, что и некоторых женщин
уже трудно отличить от мужчин, рискует оказаться в ситуации, когда ее «высота»
сменится «падением», «внедрение» – «разрушением», а «скорость» – «гибелью». Но
таков мужской принцип, который не знает, что такое «внутреннее пространство», а
потому не имеет того, что ему хотелось бы защищать.
Вот, собственно, это и все, что мы должны знать, чтобы
перейти к ответу на вопрос об эгоистичности мужчин и женщин...
Смысл и достоинство любви как чувства состоит в том, что она
заставляет нас действительно всем нашим существом признать за другим то
безусловное центральное значение, которое в силу эгоизма мы ощущаем только в
самих себе. Любовь важна не как одно из наших чувств, а как перенесение всего
нашего жизненного интереса из себя в другое^ как перестановка самого центра нашей
личной жизни. Это свойственно всякой любви, но половой любви по преимуществу;
она отличается от других родов любви и большей интенсивностью, более
захватывающим характером, и возможностью более полной и всесторонней
взаимности.
Владимир Соловьев
Высокая способность женщины к адаптации делает ее человеком,
который (здесь прошу понять меня правильно), в каком-то смысле, плывет по
течению. Она не противопоставляет себя происходящему, но ищет возможность
обустроиться, обжиться в нем. Не изменение доставляет ей удовольствие, ей
хочется получать удовольствие от того, что уже есть. Она не завоеватель, она
осваивает то, что завоевано, и в этом ее великая миссия.
Заметки на полях:
«Детские стяжательства взрослых»
У богатых, как известно, свои причуды, но собирательство к
таковым не относится, это явление общечеловеческого порядка. Данная загадочная
слабость не что иное, как проявление инстинкта соперничества. Если вы вспомните
свое собственное детство или посмотрите на поведение детей, то непременно
заметите, что юный «собиратель» или «коллекционер» приписывает своим коллекциям
свойство исключительности и в обязательном порядке ими гордится. Отождествляясь
со своей коллекцией, он и сам становится значительным, по крайней мере в
собственных глазах.
Так что подобная тактика проистекает из усвоенного нами в
детстве чувства собственной неполноценности, которое мы и пытаемся
компенсировать таким замысловатым образом. Обладая исключительной коллекцией
меховых манто, моделей автомобилей или, например, тараканов либо кирпичей, мы,
что называется, имеем фору перед теми, кто этим «достоянием» не обладает.
Впрочем, здесь нетрудно попасться на удочку, поскольку, может статься, другому
человеку ни то, ни другое не только не грезится во снах, но, вполне вероятно,
покажется даже обременительным. Но что нашему подсознанию до подобных мелочей!
Мы со своими тараканами исключительны, и баста!