Краткая история семи убийств - читать онлайн книгу. Автор: Марлон Джеймс cтр.№ 161

– Откуда ты знаешь, что он курит крэк?

– Мой человек его за этим видел.

– Ложь, Юби. Ты мне лжешь, язви тебя.

– Брат, ты думаешь, он сам это скрывает? Да нет. Ты пойми: когда человек на крэке, ему все становится по барабану. Он мягчает, становится дряблым, как проткнутый мяч. Твой человек, извини, вовсю курвится, пропускает встречи, херит дела, и все у него приходит в запустение. А сам он в это время занимается всякими гадостями, которых понахватался в Майами. В Джемдауне он так себя не вел…

– Хватит.

– А «Доны» кружат вокруг него, как вороны, все ближе и ближе, даже не дожидаясь, пока он сдохнет.

– Хва-тит. Юби, я сказал.

– Хорошо-хорошо, брат.

– Хватит с этим мозгоёбством, поехали.

– Брат, так ведь еще даже еду не подали…

– Я тебе что, жрать сюда приехал? А ну едем в Бушвик. Сейчас же, Юби.

Был тот случай в Майами – это как ехать вниз по Коллинз на Саут-Бич. Я сидел, покуривал «Парламент» в вонючем, как задница, «Мустанге», злой как черт от новости о сорвавшемся дельце: грузовичок с «травой», который должен был подъехать, да так и не появился (надо было подрезать на нем нычку и потом загнать). И тут смотрю – как моль на новую обивку, появляются какие-то ребятки. Один, с длинными блондинистыми кудрями – ну прямо-таки претендент на двойника Фарры Фосетт, – катит на роликах, а у самого джинсы с боков сексуальненько так раскроены, высоко, до самых кармашков, торчащих белыми гульфиками. И при этом напевает голосом низким и гнусавым, что тут же сводит сходство с Фаррой на нет: «Еще, еще, еще, как тебе это нравится…» Так и хочется ему сказать: «Пидор, на дворе, бля, восемьдесят третий год».

Ролики у мазафакера девчачьего цвета, что-то между розовым и лиловым. Сиреневые, наверное, – пидор их различит. Катит самозабвенно и не видит, как к обочине подкрадывается чумазый пацан, черные волосы будто присыпаны пылью. Я сам его заметил только тогда, когда он выскочил из-за машины и вписал в прыжке педриле прямо в бок. Тот вякнул, вильнул, а ролики-то катятся, как у пьяной королевы танцев; он пытается выровняться, но никак не остановиться без того, чтобы грохнуться об асфальт. Орет, кроет на чем свет стоит, но ноги под ним уже не те, и он с ходу влетает на развороте прямо в мусорные баки у сетчатого забора. «Хуярь со своим выпендрежем в Хайалию!» ^[271] – провожает его выкриком пацан. Латинос, понятное дело, смазливенький – наверное, недавно с Кубы; так недавно, что не усвоил еще, грязный pinguero ^[272], что «Дикарь» ^[273] – уже конченое старье, а кожа – не лучший прикид на как-никак тропической жаре.

Латинос нагнулся ко мне в окошко (запах изо рта такой, будто пыхнул всего с полчаса назад). Глаза черные и голодные, во рту недостает левого клыка, а подбородок квадратный, как у сына Винни Барбарино в «Добро пожаловать назад, Коттер» ^[274].

Пацан сунул руку в окошко, и я ее схватил – охотничий инстинкт, ничего не поделаешь.

– За «травкой», – пояснил он, и я его отпустил. Он молча обогнул машину и влез на сиденье рядом со мной.

Можно было пульнуть ему за щеку прямо там, но очень уж хотелось отсюда смотаться: все эти захудалые отели в стиле ар-деко действуют на меня угнетающе. Я завел мотор, и парнишка сказал:

– Папик, какого хера? Я никуда не еду.

– Ну так вали из моей машины, – сказал я.

Паренек передумал и сказал:

– Тогда отвези меня куда-нибудь туда, где красиво.

При этом он вытащил из моей пачки сигарету и сунул ее себе за ухо. «Хорошо, что винтовка лежит не на сиденье», – подумал я запоздало. Иначе паренек струхнул бы и не остался. А так он, блуждая взглядом, остановился на моих ковбойских сапогах.

– Ты какой-нибудь rancherо ^[275], папик?

– Шлифани мне сомбреро – узнаешь.

Надо же, как оно в меня въелось: все это время я думал только о Роки. Даже погрузив руку в грязные кудри того пацана, когда он старательно мне наяривал, я раздумывал о наших с Роки правилах. У нас ведь с ним были определенные правила. Или мы считали, что они у нас есть. Одно из них: если ты с кем-то занялся, то делай это на диване, кровать – это уже неверность и измена. И если решаешь заняться, то делай это действительно с симпотным пареньком, который в жизни, чувствуется, попадается тебе только раз и с ним необходимо это сделать: ведь мы же геи и на устои нам наплевать. Точнее, они у нас свои, не как у «традиционщиков».

Но, драть вас насухо, – тот, с кем я взялся совокупляться без всякой кровати годы назад, в эти дни неожиданно воскрес у меня в голове (это что еще за воссоединение?). Черт знает почему, но в Нью-Йорке я раньше никогда не бывал. «Погляди, как это делается. Соси мой пальчик, соси, хорошо соси, пока сам не превратишься в вакуум, будто всасываешь пластиковый пакет до отказа, чтобы из него вышел весь воздух. Всасывай плотно, так, чтобы я не мог вытянуть пальчик наружу, – вот как это делается». Никто не говорил мне, что Нью-Йорк – это место, где правят бал призраки прошлого. «Ты двинутый фрик, Джон-Джон. Извращенец». Я никогда и не думал трахаться с мальчиком. В самом деле нет. А тем более делать ему больно. Ни за что на свете. А уж чтобы убить его – такого у меня и в мыслях не было. Что значит «не было»? Когда он упал вниз лицом на железнодорожное полотно, я приподнял его так, чтобы голова его приходилась точнехонько на рельс, на который он лег обвислыми губами, словно целуя. После этого я несколько раз саданул ему ногой по затылку – и раз, и два, и три, – пока не почувствовал, как под каблуком у меня хрупнуло. И все это время я думал единственно о летнем лагере. «Ну как, чувствуешь, что я засадил? О да-а. До упора? Угу». Мне четырнадцать, и я только что возвратился из лагеря, а папашка с порога ткнул мне кулаком в живот со словами: «У-у, дрыщ. Ишь, как вытянулся, а всё глиста». Летний лагерь помнился мне единственно привонью средства от прыщей и воспитателями, что разгуливали меж танцующих пар с линейками, то и дело бдительно вымеряя, чтобы между танцующими оставалось «место для Иисуса». Мы сидим с Томми Матео – рыжим, как солнце, белым мальчиком с копной волос под афро, – который все танцы сидел в сторонке и тихо брюзжал, какая это все фигня. «Слушай, а ты покурить хочешь?» – «Ну а чё», – с томной вялостью ответил он. Две недели после лагеря я помышлял единственно о том, как бы снова с ним встретиться. По телефону Томми показался другим – рассеянно-озабоченным, словно в это же время общался с кем-то еще. Знаете старый туннель под Линкольном? Мы договорились, что свидимся там. И вот я пришел, а он встретил меня там совсем как чужой, будто это не я каждую ночь вставлял ему и мял булки в перелеске. Когда я придвигаюсь слишком близко, Томми презрительно пускает мне в лицо струйку дыма.