Ласточка - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Терентьева cтр.№ 80

Любить всю жизнь… Если бы, мама, если бы…

Виталик тем временем стал доставать из носа козявки и прикреплять их к окну, давая каждой матерное прозвище. Оля неожиданно засмеялась, закрывая рот большой рукой, а Виталик, приободренный ее реакцией, стал изощряться.

– Ну-ка! – прикрикнула на него Анна. – Тебя ссадить сейчас в чистом поле? Чтобы пешком шел в монастырь обратно?

– Не-е, я в монастырь не пойду, я к мамке убегу… – спокойно ответил ей Виталик, приклеивая очередную козу.

– Знать бы, где сейчас твоя мамка… – вздохнула Анна.

– Пьет! – ласково проговорил Виталик. – Она напьется, а потом опять придет. У нее этот… забыл… А! Предел! Во! Предел! Ей это… до предела надо… напиться, потом она не может уже…

– Бедный ребенок, бедный ребенок! – запричитали женщины и снова стали копаться в сумках.

Одна ничего не нашла, а другая протянула Виталику носки, новые, серые, с этикеткой.

Виталик недоуменно покрутил носки и отдал их женщине обратно.

– Не, это мне не надо! У нас барахла, знаешь, сколько! Нам мешки тащут! Одежи хватает!

– Виталик… – покачала головой Анна и, спохватившись, замолчала. Она же не хотела называть мальчишку по имени. Почему? Не хотела, и все тут, без объяснений. А вот вырвалось.

Виталик, тонко чувствующий, как зверек, перемены настроения и отношения к нему, тут же повернулся к ней и пытливо заглянул в глаза.

– Скоро приедем? – спросил он, словно спрашивая о чем-то другом.

– Это мы только на электричку едем, – объяснила Анна. – А там еще на автобусе. К вечеру, надеюсь, доберемся.

– Ой, дай Бог здоровья тебе, матушка! – Женщины, засобиравшиеся к выходу, стали кланяться Анне.

Она замахала на них руками.

– Да вы что! И вам дай Бог здоровья!

– И чтобы все у тебя было хорошо, матушка. И мальчику чтобы здоровья и всего… – Женщины не знали, что еще сказать и пожелать, просто кланялись и крестились.

Анна от неловкости даже привстала. Наверно, она что-то не так понимает. Или вообще ничего не понимает. Жила-жила, не понимала, вот теперь в монастыре то ли живет, то ли пережидает свой срок, отпущенный ей на земле, и тоже ничего не понимает.

Она оглянулась на Олю. Та сидела, притихшая, молча теребила букет цветов, лежащий на соседнем пустом сиденье.

– Боюсь я… – проговорила Оля, видя, что Анна смотрит на нее.

– Чего?

– Боюсь, что Дионисий передумает… И что дом не построю… Как я там буду жить, там все черное, горелое…

– Убрать можно все горелое, Оля. А жить в бане… первое время… А там потихоньку отстроешься… Ты молодая, здоровая…

– Ну да, – шумно вздохнула Оля. – А он?

– Ну что – он? Поедешь к нему, встретитесь, поговорите…

Анна с трудом верила в то, что говорила. Как Оля, рванувшая из монастыря, где ей было сытно и была крыша над головой, в неизвестное, сможет пережить его отказ? А он наверняка откажется, судя по всему. Но ведь в этом и жизнь. В этом и отличие ее от небытия. Любить, не любить, расставаться, встречаться, переживать, страдать, мечтать… Пока мы живы, наша жизнь наполнена этим.

– Дай-ка я посмотрю рану твою. – Анна слегка побарабанила пальцами по голове Виталика. – Ты вообще в этом году голову мыл?

– Мыл.

– Когда?

– Когда дядя Гена спал… нет, дядя Костя!

– Ясно. Рот открой. Ох, ты как щеку-то прикусил… Не болит?

– Не! – засмеялся Виталик, очень довольный ее вниманием, и придвинулся поближе. – Всё чики-пуки! Я пожрал, не болит! Если где болит, надо выпить или пожрать! Все пройдет!

– Я поняла. Книжку можешь начинать писать – добрых советов. Ты уже много что можешь людям посоветовать.

Виталик внимательно посмотрел на нее, не понимая ее тона.

– Ага, я писать умею… – неуверенно проговорил он. – Читать – не-е…

– Я в курсе.

– Хочешь, на спор? Выучу за день все другие буквы?

– А как ты пишешь-то, кстати, без некоторых букв? – удивилась Анна. Не тому, о чем спрашивала, а самой себе. А ей это интересно? Ей нужен этот мальчик? Зачем она его вообще о чем-то спрашивает?

– Что тебе написать? – вскинулся Виталик.

Анна лишь пожала плечами.

– Напиши – «любовь», – сказала, густо покраснев, Оля.

– Ага! – Виталик послюнявил палец и бодро стал писать на окне.

– «Б» – в другую сторону, – вздохнула Анна. – Ну, что ты затормозил? Пиши, раз такой грамотей. Советы направо-налево раздаешь, а писать нормально не умеешь.

– Я умею… А как «фь» написать? Не знаю такой буквы…

– Вот когда узнаешь, тогда поговорим. Хватит, все окно своими грязными пальцами перепачкал. Меня шофер штраф заставит платить. А у меня платить нечем. Придется ему тебя отдать в качестве штрафа. Согласен?

Виталик удостоверился, что Анна на самом деле не очень сердится, заглянув ей в глаза, и изо всей силы замотал головой.

– Ой, что-то у меня в голове бренчит опять… – Он перестал мотать и взялся руками за голову.

Анна отодвинулась от мальчика, который все придвигался и придвигался к ней. Что он липнет? Тепла не хватает? Так у нее тепла нет. Ни к кому. Ни к большой беспомощной Оле, которая, кажется, начала понимать, что сделала, ни к маленькому и тоже совершенно беспомощному, несмотря на свою удаль и нахрапистость, Виталику.

Кто-то из пассажиров, сидевших сзади, пошел к выходу в переднюю дверь и тоже, проходя мимо, поклонился Анне. Она не знала, как на это отреагировать, на всякий случай перекрестилась сама и перекрестила этого человека. Сила многовековой веры. То, что стоит за привычными, на время забытыми и очень быстро воскресшими вновь обрядами – огромно и не поддается словам. Чем больше говорится о вере, тем она становится формальнее и искусственнее. Анне всегда и раньше мешали придуманные людьми условности, а за два года в монастыре она успела узнать, что условностей гораздо больше. Регламентировано все – все действия, все слова. Но для нее это все никакого отношения к ее собственной вере не имеет. Да, она согласно все это принимает, все требования официальной церкви, но знает, что это все внешняя оболочка огромной, невыразимой сущности. Оболочка может быть такой-сякой, можно спорить о ее формальной красоте, простоте, строгости, но все равно суть остается неизвестной, волнующей и необходимой. Человеку надо верить, поклоняться, молиться, знать, что он кому-то нужен, кто может изменить его путь, помочь, вытащить из колеи, из канавы, облегчить страдания, указать путь. Чем больше этой веры, тем легче жить. А если ее нет, становится с годами меньше или не было никогда? Тогда борись в одиночку, что ж поделаешь.

Анна взглянула на Олю, которая, положа руку на крестик, сосредоточенно перебирала губами. Очень хочется надеяться, что Олина незамысловатая вера поможет ей избежать глупостей, удержит в минуту отчаяния – ведь оно неизбежно. Ей непросто будет жить в миру, а в монастыре она жить не захотела.