От того…
* * *
Крик продолжает звучать.
Но теперь в нём слышен только страх.
* * *
Морозов, который держал ребёнка над чашей, неуклюже дёргается, словно его сильно толкнули в спину, и через мгновение Настя понимает, что его действительно сильно толкнули в спину.
Кирилл падает на землю. Кричит. Но не просыпается.
Кричит во сне.
Кричит Морозов, потому что следующий толчок… Даже не толчок – удар! – отбрасывает его в сторону. Старец ударяется головой о камень и ругается.
Громко.
А там, где он только что стоял, Настя видит Игната.
И видит в его руке нож.
– НЕТ!
Она понимает, зачем здесь бывший. Видит нож и понимает – ей подсказывает материнское сердце. В её голосе появляется страх, но только в нём: внутри эта новая, уверенная и целеустремлённая Настя точно знает, что должна делать.
Она бросается вперёд.
Климов заносит нож.
Клинок бьёт вставшую под удар девушку прямо в сердце.
– НЕТ!
На лице Игната появляется торжествующее выражение, которое молниеносно сменяется гримасой разочарования. Он не слышит второе «НЕТ!» или слышит, но не обращает внимания. Он отталкивает умирающую Настю в сторону и бьёт ножом Кирилла.
– Нет… – шепчет девушка, роняя слёзы на свою кровь. – Нет, пожалуйста…
Пусть это всё не зря.
Влад не успел всего на одно мгновение. На полшага…
На целую жизнь…
Влад оказывается рядом с Климовым в тот самый миг, когда нож погружается в тело ребёнка. Оказывается сзади, в ярости обхватывает Игната за шею и резким движением ломает её. Пинает обмякшее тело, но не останавливается, не заламывает руки, а разворачивается и следующим, не менее резким жестом срывает чёрную чашу с гранита. Подносит к губам девушки и шепчет:
– Пей…
Настя приоткрывает рот, Влад вливает в неё драгоценную жидкость, улыбается…
И глаза его начинают стекленеть.
– Господи… – едва слышно шелестит девушка, видя окровавленный наконечник посоха, которым Морозов пронзил грудь Лисина. – Господи…
Влад улыбается…
Эпилог
– В первый раз вижу такую чудесную ремиссию, – улыбнулся врач, глядя на Кирилла. – Создаётся впечатление, что мальчик не просто победил болезнь, а изничтожил её. Не осталось вообще никаких следов, понимаете? Ни-че-го.
– Может быть, не совсем точны? – тихо спросила Настя.
Она догадывалась, что услышит именно эти слова, но всё равно сомневалась до самого последнего момента, нервничала, теребила зажатый в руке платок и непрестанно поглаживала по голове Кирилла.
А тот категорически отказывался сидеть на месте: ёрзал, оглядывался то на окно, то на дверь в другую комнату, то под стол смотрел – ему всё было интересно, всё хотелось попробовать. И своим непрекращающимся движением мальчик давал понять, что с ним всё в порядке.
– Через пару месяцев повторим анализы, но в точности нынешних данных я уверен. – Врач доброжелательно посмотрел на девушку. – Из моего кабинета часто выходят заплаканные люди, или ошарашенные, или потерявшие надежду, и поэтому каждый случай, когда я могу сказать: «Мамочка, ваш ребёнок абсолютно здоров», для меня – как бальзам на сердце. И я очень рад, что могу вам это сказать. – Он встал и снова улыбнулся: – Мамочка, ваш ребёнок абсолютно здоров.
Кирилл радостно засмеялся.
Он совсем ничего не помнил: ни Шлиссельбурга, ни подземелья, ни Источника.
Его вернули в квартиру до того, как перестало действовать снадобье Велены, поэтому, когда мальчик проснулся, он увидел знакомую обстановку: шкаф, кровать, кресло. Увидел игрушки, вошедших бабушек и подпрыгнул:
– Я хочу есть!!
Чем едва не вызвал у Екатерины Фёдоровны инфаркт.
Но не понял этого, а засмеялся и побежал искать маму, рассказать, какой интересный ему приснился сон.
А маму, которая знала, что ничего из этого не было сном, волновал ответ на другой вопрос:
– Как получилось, что мы спаслись? Как мы ушли из Вечной башни?
Этот вопрос был первым, который задала очнувшаяся во дворе крепости Настя. Переполоха из-за их внезапного и необъяснимого появления, к счастью, не случилось: Ашрав быстренько наложил на происходящее морок, запретив окружающим видеть вывалившихся на газон челов, и постарался привести их в чувство. Услышал Настин вопрос и развёл руками.
Ответ отыскал Влад.
– Через смерть, – коротко ответил он, тщательно всё обдумав. – Мы все умерли, но все сделали по глотку из Источника. Жизнь победила смерть, но отправила нас домой из того мира, где пребывает сейчас Вечная башня. Возможно, наш мир для них загробный.
Объяснение было странным, но оно полностью опиралось на факты: все они сделали по глотку, даже Лисин – когда Влад понял, что смертельно ранен, то поднёс к губам чашу, – но при этом все они умерли. И все трое, в окровавленной одежде, но с абсолютно целыми телами, очнулись во дворе крепости.
Сделав так, чтобы никто ничего не увидел, Ашрав тут же вызвал Службу утилизации и торопливо, почти не придумывая лишних деталей, поведал о случившемся. Служба немедленно поставила в известность Великие Дома, крепость наполнилась магами, но, несмотря на самое тщательное расследование, добраться до Вечной башни им не удалось.
Шлиссельбург надёжно спрятал свою тайну даже от высших иерархов Великих Домов.
Правда, теперь они точно знали, где следует искать пропавшую масонскую ложу, и были согласны ждать. А ждать Великие Дома умели, как никто на свете.
И ещё у них неплохо получалось разбираться в случившемся: строго, но по справедливости.
Лисина выгнали из Службы утилизации. Хотели даже лишить лицензии на занятия магией, но прошлые заслуги перевесили, и Влада пожалели: велели не показываться на глаза пару лет, однако лицензию не отобрали. Учитывая, что он совершил серьёзное должностное преступление, можно сказать, что Лисин отделался лёгким испугом.
Настю проверяли меньше и отстали от неё, как только окончательно убедились, что она скорее жертва, а не полноценный участник событий. Историю девушки изучили и признали правдивой, а саму её отпустили, на прощание посоветовав держать язык за зубами.
Труднее всего всё сложилось с Екатериной Фёдоровной. Нет, не с точки зрения сохранения режима секретности – Служба утилизации без труда придумала для старушки достоверную историю гибели сына, – а морально. Екатерина Фёдоровна обрела Кирилла, но потеряла Игната, единственную опору в жизни, однако Настя твёрдо сказала, что старушку не бросит и жить будет рядом.
Возможно, в одном доме.