— Ты ведь любил Германика, Аррунций, — прошептала Агриппина, с тоской глядя в окно. — И ты действительно ещё можешь быть полезен мне.
— О, Агриппина... Я сделаю для вас всё, что в пределах моих возможностей и тех прав, которыми я располагаю на Пандатерии, — ответил Аррунций и повернулся к ней.
Она продолжала смотреть в небо, приобретающее всё более насыщенный пурпурный оттенок. По её щекам потекли слёзы, но голос звучал твёрдо и уверенно:
— Во имя Гая ты должен убить меня. Гай будет в безопасности, если та, которая могла привести его к власти, свергнув Тиберия, будет убита. Тиберий боится меня. Он боится любви, которую народ питает ко мне. Поэтому он убил двух моих сыновей. Но Гая я ещё способна спасти. Я внучка Октавиана, вдова Германика, вокруг меня собирались недовольные правлением Тиберия люди. Мне было бы нетрудно свергнуть его. Но если я буду убита, он оставит Гая в живых. Гай очень юн и без влиятельных родственников ему не стать кесарем.
— Вы хотите, чтобы я... Чтобы я убил вас? — в растерянности пробормотал Аррунций.
— Да... Необходимо убить меня, чтобы Гай жил! — жёстко произнесла Агриппина.
Разглядывая её решительное, изувеченное побоями лицо, которое прежде он видел свежим и прекрасным, Аррунций почувствовал трепет.
— Но... Я не смогу! — глухо молвил он.
— Вы должны это сделать! — возразила Агриппина. — Когда-то вы служили моему мужу. Но теперь настал черёд послужить его сыну. Ради Гая, ради будущего нашего великого государства убейте меня.
Опустив голову, Аррунций хранил молчание. Ему было невыносимо тяжело исполнить приказ Агриппины. Но он понимал, что она права. В младшем сыне Германика кесарь видел угрозу. Без Агриппины Гай всего лишь мальчишка знатной крови. У него ещё нет ни влияния, ни людского признания.
— Вы хотите, чтобы я убил вас здесь? — спросил Аррунций.
— Да. И сегодня. Вы единственный преданный мне человек. Я верю вам.
В лачуге становилось темнее, но отблески заката всё ещё играли на стенах. В лучах света танцевали пылинки. Подставив потоку солнечного света голову, Агриппина крепко зажмурилась.
Отцепив от пояса кинжал, Аррунций встал с пола. Он возвышался за спиной молодой женщины, и оружие слегка дрожало в его руке. Собравшись с духом, он быстро достал кинжал и кинул ножны на пол. Агриппина не шевелилась. По её щекам текли слёзы, губы дрожали от волнения. Аррунций видел, что она нервно сжала пальцы рук. Ей было страшно.
Приставив кинжал к её горлу, он несколько секунд помедлил, борясь со своими чувствами, а потом движением руки опытного солдата стремительно разрезал ей артерии. Хлынула кровь. Издав стон, перешедший в хрип, Агриппина упала к его ногам.
В это же время за дверью лачуги раздались голоса центурионов. Дверь распахнулась. На пороге стояло несколько солдат из тех, что служили на Пандатерии. За ними виднелись только что прибывшие из Рима воины. При виде распластанного тела Агриппины вошедшие замерли.
Переведя дыхание, Аррунций прислонился затылком к стене.
— Мы полчаса назад сошли на берег, — дрогнувшим голосом произнёс незнакомый Аррунцию центурион. — Я должен был лично проводить внучку Октавиана Августа в Рим. Кесарь приказал освободить её.
— А она просила меня убить её, чтобы её сын мог жить, — вдохнул Аррунций. — Приказ кесаря опоздал всего на несколько минут.
Все присутствующие вновь перевели взоры с Аррунция на убитую им Агриппину. Каждый из них думал сейчас о великой власти судьбы.
ГЛАВА 61
О прибытии к берегу Капри одинокой галеры, на которой стражники везли Лигда, Тиберий узнал глубокой ночью. Он как раз вернулся на виллу Дамекута после своего ночного купания в Голубой пещере.
Услышав новость, кесарь немедленно велел отвести Лигда на виллу Юпитера. Переодевшись в фиолетовую тунику и надев свой любимый браслет в виде змеи, Тиберий, в окружении преторианцев с факелами, отправился на встречу со скопцом. Он ехал в паланкине, размышляя о подлости Лигда, и всё сильнее ожесточался.
Мысль о том, что Сеян оказался предателем и убийцей, мучила Тиберия. Даже известие о том, что приказ об освобождении Агриппины опоздал и она погибла, не причиняло ему столь сильную досаду. Ему было трудно смириться с тем, что он, такой осторожный и подозрительный, доверился самому опасному врагу в своём окружении. Переворот в Риме пока не произошёл, но Тиберий не сомневался в том, что если Макрон не поторопится арестовать Сеяна, тот осуществит свои намерения.
Прибыв на виллу Юпитера, кесарь сразу же отправился к Лигду. Скопца привели в большой просторный зал, внутренние двери которого вели на роскошную террасу. Оттуда открывался вид на морскую бухту и скалистые уступы. Там, внизу у подножия горы, виднелись высохшие следы пролитой крови.
Лигд с трудом держался на ногах. В Риме его сильно избили, желая добиться признания вины Сеяна. Он признался, сообщив имена всех заговорщиков, участвовавших в убийстве Друза. Чёрные длинные волосы спадали вдоль отёкшего от побоев лица бывшего слуги. Тёмные глаза, которые он всегда подводил тенями, прежде чем идти со своим господином в трапезную, лихорадочно блестели, во рту недоставало зубов, вместо них торчали обломки.
При виде кесаря Лигд задрожал от страха и склонил голову:
— Простите меня... Молю вас, простите, — сразу же запричитал он.
Мрачно усмехнувшись, Тиберий неторопливо приближался к нему. Кесарь вспомнил, как красив был этот молодой скопец в ту пору, когда служил Друзу. Ходили слухи, будто Лигд, не слишком заботясь о своей репутации, часто делил ложе со знатными патрициями и воинами.
Запустив пальцы в роскошные чёрные волосы скопца, Тиберий привлёк его к себе и крепко прижал его голову к своей груди.
— Бедняга ... Ты считаешь себя всего лишь несчастной жертвой придворных интриг, и я соглашусь с тобой, ибо ты прав, — вкрадчиво произнёс кесарь. — Но мой сын мёртв, и ничто уже не вернёт его.
Трепеща от ужаса, чувствуя ароматы благовоний, которыми была пропитана одежда Тиберия, понимая, что от неминуемой расправы уже не спастись, Лигд молчал.
— Знаешь, — Тиберий склонился к его уху. — Я до сих пор страдаю из-за гибели Друза. Я любил его, но жестокость людей отняла его у меня прежде времени. Когда он родился, я был счастлив. Когда я оставил его мать, он превратился в связующее звено между ней и мною, ведь я обожал Випсанию. Когда я бросил Юлию и уехал на Родос, мысли о сыне утешали меня. Более всего на свете я бы желал видеть его кесарем в будущем, но теперь это невозможно. Нет больше моего мальчика. А сейчас, Лигд, я хочу, чтобы ты подумал над всем тем, что услышал от меня, и вообразил себе кару, которая тебя ждёт.
Застонав, скопец упал перед Тиберием на колени и, схватив его за руки, начал их целовать.
— Умоляю, пощадите! Во имя Рима! Во имя богов! Я во всём сознался! Я подтвердил вину Сеяна! Прошу, государь, смилуйтесь надо мной!