Тамбовский волк - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Юнак cтр.№ 148

Захар улыбнулся, кивнул и закрыл глаза. Он потерял сознание.

8 июня 1922 года в Москве, в Колонном зале Дома Союзов (бывшем Дворянском собрании), открылся знаменитый, получивший широкую огласку в мире, так называемый процесс эсеров. На скамье подсудимых оказались 34 эсера, в том числе 12 членов ЦК во главе с Абрамом Гоцем и Евгением Тимофеевым. Большинство из них находились в тюрьме ещё с 1919 года, но к самому процессу было привлечено 177 человек. Сам процесс, естественно, готовился загодя.

О предстоящем суде над эсерами советские власти через газеты сообщили ещё 28 февраля 1922 года. Спустя всего месяц после этого в Европе поднялся шум. В Берлине в апреле открылось срочное совещание сразу трёх Интернационалов, протестовавших против подобного процесса. Под их давлением представители Коминтерна Николай Бухарин и Карл Радек даже вынуждены были дать письменные заверения, что к подсудимым не применят смертную казнь, что, кстати, очень возмутило Ленина. Он-то как раз предполагал, что эсерам воздастся по заслугам.

В Центральном архиве ФСБ России хранятся 113 томов материалов следствия, стенограммы суда, агентурного обслуживания и документы о деятельности партии правых эсеров. К 1921 году секретным отделом ВЧК были арестованы многие члены ЦК этой партии, до тех пор ещё остававшиеся на свободе. Следствие, которое вёл известный в то время мастер политического сыска Яков Агранов, было закончено 21 апреля 1922 года. Наиболее обличительные материалы о террористической деятельности правых эсеров содержались в брошюре "Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров за 1917-1918 гг." Григория Ивановича Семёнова (Васильева), эсера с 1915 года, возглавлявшего в 1917-1918 годах боевую эсеровскую группу; и в письме в ЦК РКП(б) Лидии Васильевны Коноплевой, эсерки с 1917 года, но в 1921 году по рекомендации Николая Бухарина и ещё нескольких видных большевиков вступившей в РКП(б). Однако о "ценности" обоих документов свидетельствует тот факт, что брошюра Семёнова была отпечатана в типографии ВЧК на Лубянке, 18, а Коноплева и вовсе с осени 1918 года активно сотрудничала с ВЧК, а с 1922 года работала в 4-м Управлении штаба РККА. Причём, оба были арестованы в 1918 году, но в 1919 году не только были выпущены на свободу, но и вступили в члены РКП(б). Да и на самом процессе они были полностью реабилитированы.

Верховный трибунал при ВЦИК по этому делу заседал 48 дней — с 8 июня по 7 августа. Главный упор делался на участии эсеров в покушениях на лидеров советской власти: "покушении" Фани Каплан на Ленина, убийстве Урицкого и Володарского, покушениях на Троцкого и Зиновьева.

Как раз во время процесса, 20 июня исполнилось четыре года со дня убийства Володарского. На Красной площади в тот день состоялся трёхсоттысячный митинг с требованием казни подсудимых. Затем режиссёр спланировал так, что митингующие направились к зданию суда, где и произошла следующая сцена. Подсудимых подвели к распахнутым окнам, они оказались лицом к лицу с бушующей толпой, требовавшей их смерти. Но митингующие не ограничились только словесными оскорблениями: они начали швырять в подсудимых заранее приготовленные предметы. Так, например, в Гоца попала брошенная с улицы кем-то доска с надписью "Смерть социалистам-революционерам!" Затем демонстранты вошли в зал суда и до поздней ночи требовали казни контрреволюционеров. Разумеется, ни о какой состязательности процесса уже в то время говорить не приходилось. На следующий день после этого инцидента, все адвокаты подсудимых отказались участвовать в таком суде. За это их арестовали на несколько месяцев, а затем выслали из страны.

Против суда над эсерами резко выступил писатель Максим Горький. Он даже направил суровое письмо исполнявшему обязанности председателя Совнаркома (по причине обострившейся болезни Ленина) Алексею Рыкову, в котором писал:

"Если процесс социалистов-революционеров будет закончен убийством — это будет убийство с заранее обдуманным намерением, гнусное убийство. За время революции я тысячекратно указывал Советской власти на бессмыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране. Ныне я убеждён, что если эсеры будут убиты, — это преступление вызовет со стороны социалистической Европы моральную блокаду России".

Но не Горький был в стране Советов властителем дум, а те, кто заседал в Кремле и на Лубянке. Ознакомившись с этим письмом спустя ровно месяц после вынесения приговора, больной Ленин писал Бухарину записку: "Я читал поганое письмо Горького. Думал было обругать его в печати, но решил, что, пожалуй, это чересчур".

А социалистическая Европа направила в Россию своих наблюдателей — Эмиля Вандервельде и Теодора Либкнехта (брата убитого Карла Либкнехта). На вокзале в Москве их встретила свистящая толпа с плакатами: "Адвокатам контрреволюции. Господин министр Вандервельде, когда Вы будете на скамье подсудимых Революционного Трибунала? Теодору Либкнехту — Каин, Каин! Где твой брат Карл?! Смерть убийцам и предателям!". Приехал на процесс по приглашению Горького и французский писатель Анатоль Франс. Но все они, поняв запрограммированность результатов этого процесса, уехали в свою Европу задолго до вынесения приговора.

Разумеется, не обошлось на суде и без самооговора подсудимых — всем этим людям была обещана свобода, если они оговорят и себя, и своих руководителей. Несмотря на то, что эсеровские вожди с фактами на руках доказывали, что Каплан не являлась членом их партии (этого, кстати, не смог доказать даже Петерс, непосредственно допрашивавший её), суд счёл слова оговорщиков вполне убедительными. Припомнили, конечно же, эсерам и Кронштадтский мятеж, и Западно-Сибирское восстание, и только что побеждённую (несмотря на то, что сам главнокомандующий Народной армии не был ещё пойман) антоновщину. Всё было свалено в одну кучу.

7 августа председатель суда Георгий Пятаков объявил своё решение: 12 подсудимых приговорены к расстрелу.

Впрочем, с исполнением приговора власти медлили. ВЦИК решил приостановить его. От партии эсеров потребовали прекратить борьбу в обмен на освобождение от высшей меры наказания руководящих членов. Вожди эсеров, разумеется, отказались от такого блага. Тем не менее, в 1924 году приговор смягчили, и осуждённых эсеров отправили в ссылку. Всё-таки двадцать четвёртый год — не тридцать седьмой. Хотя многие из тех осуждённых эсеров, кто дожил до тридцать седьмого, ощутили потом на себе его смертельное дыхание.

Таким образом, практически перестала существовать партия, наиболее яростно конкурировавшая с большевиками в борьбе за умонастроения, в первую очередь, крестьянства и интеллигенции, но и не только, а также в борьбе за власть.

Александр Антонов своим волчьим чутьём предчувствовал близкий собственный конец. Но, тем не менее, он с маниакальным упрямством кружил по Тамбовщине в поисках убежища. То в одном уезде спрячется, то в другом. Ему бы уйти отсюда подальше: хоть на юг, хоть на север, да хоть в Сибирь бескрайнюю. И там спокойно пережить лихие годы. Россия ведь страна огромная, кто его узнает, кто его увидит. Ан, нет! Для него, по-видимому, другой земли, кроме тамбовской, не существовало.