Игнатий Лойола - читать онлайн книгу. Автор: Анна Ветлугина cтр.№ 34

— Во что? — повторил Лютер. — Хороший вопрос! В то, что мы воистину падшие создания. Настолько падшие, что вообще не могли бы существовать, не будь Искупителя, который спасает нас. И чем больше мы грешим — тем больше осознаем эту истину. Я мог бы даже сказать здесь: «Ресса fortiter» — «Греши сильно», дабы обнаружить великий нравственный закон внутри себя.

— Как интересно! — восхитился Людвиг. — Но при таком могучем нравственном законе мы можем очищать свою совесть после любых прегрешений и не бояться больше никаких пятен. Даже таких жирных, как это. Мы правильно поняли вас, профессор?

— Неправильно. — Лютер со стуком поставил кружку. Его лицо побелело от гнева. — Обнаружив нравственный закон, человек становится недоступен для греха. Боюсь, вы оба далеки от этого обнаружения! Идите-ка к себе. И научитесь думать, а не повторять сплетни!

Они выскочили из комнаты как ошпаренные, и дверь оглушительно хлопнула за их спинами.

— Что я вам говорила? — прошелестела Альма, оказавшаяся тут как тут. Свои снежные волосы она заколола в высокую царственную причёску, бледные щёки ярко нарумянила, почти полностью утратив сходство с живым человеком. Она поманила студентов за собой и, отойдя подальше от лютеровской комнаты, зашептала:

— Он каждую ночь кричит. Прогоняет нечистого. Я ночую здесь через стенку, такого наслышалась!

— А пятно-то откуда? — не понял Альбрехт.

— Я говорю — дьявол. Это в ноябре случилось, никого из вас ещё здесь не было. Тогда ветер сильный поднялся, изо всех щелей дуло. Я скучала очень. Осенью я всегда скучаю. И ночью я ходила у этой стены — ладно, вру: я ходила у него под дверью. Слышу: он кричит: «Изыди!» Мне интересно стало, я в дверь поскреблась и убежала за угол. Думала — он выскочит. Но из-за двери опять: «Изыди!» А потом такие страшные вопли начались, и вдруг — грохот! И после — тишина. Я скорее в свою комнату, до утра не выходила. А утром принесла ему еду — а там на стене пятно. Я даже нарисовала его по памяти.

Людвиг, чуть слышно насвистывающий через дыру от выбитого зуба, вдруг резко остановился:

— Нарисовала? Зачем?

— Что значит «зачем»? Люблю рисовать.

— А ну покажи!

— Я не вожу к себе мужчин! — вспыхнула Альма.

— И очень правильно. — Людвиг погладил её белые волосы, вызвав тихую ярость Альбрехта. — Не води. Мне нужно только посмотреть, как ты рисуешь. Может пригодится в одном... в общем, показывай!

Она помялась.

— Ладно, заходите. Тут стоять с вами ещё неприличней.

Рисовала она замечательно. Черной тушью на обрывках бумаги, которые таскала у Лютера. Только сюжеты были странны для молодой девушки — бесконечные суды, пытки и казни.

— М-да, — сказал Людвиг. Альбрехт ошарашенно молчал.

Альма закашлялась и хрипло поинтересовалась:

— Не нравится? Не надо лезть, куда не приглашают. Я не на заказ работаю.

— Нравится, Альма, — Людвиг обнажил щербатые зубы, — ты и представить себе не можешь, насколько нравится. А можешь нарисовать монаха? А папу римского?

— Так монаха или папу?

— Давай папу.

Закусив губу, она развела тушь и лёгким росчерком пера бросила на бумагу очертания тиары и толстой фигуры в длинном одеянии.

— Ух ты! — восхищённо выдохнул Альбрехт. — А зачем тебе папа, Людвиг?

— Он и тебе пригодится. Фромбергер! Не развешивай уши и другие части тела. У тебя ведь аккуратный почерк, так? А работать за еду ещё не надоело? С сегодняшнего дня открываем ремесленный цех по изготовлению летучих листков. И деньги заработаем, и пользу людям принесём.

— А о чём листки? — с сомнением спросила Альма. — Имейте в виду, я за деньги не продамся.

— Конечно, дорогая. Ты продаёшься только за идеи, — цинично заметил Людвиг, — ну, ещё, наверное, за чьи-нибудь красивые глаза. Шучу. Листки у нас будут самые прогрессивные. Против попов и монахов. Ну? Почему я не вижу восторгов? Gaudeamus igitur!

Надсадно и тоскливо кричали чайки. У причала в зеленоватой воде плавали куски водорослей и шёлковый бантик, оброненный неведомой венецианской модницей. Постукивая посохом, Иниго бродил взад-вперёд по пристани и рассматривал корабли. Они чуть заметно покачивались. Изящная португальская каравелла с белыми парусами, рядом грузный и вместительный ганзейский когг, несколько приземистых галер и бесчисленные лодки.

Сердце Иниго бешено колотилось. Отсюда уходят суда на восток. Не с этого ли причала отплывали в Святую землю славные паладины прошлого? Сколько раз в детстве, в доме крестного, забравшись на кровать с ногами и поставив перед собой вазочку с жареными каштанами, он читал об этом! И вот теперь сам готов отправиться по волнам, подобно своим любимым героям!

Иниго охватило жгучее желание отплыть как можно скорей. Он направился к шлюпкам — выяснить: какой из кораблей идёт в Яффу, куда прибывают все паломники, стремящиеся в Иерусалим. И остановился в ужасе. А вдруг его не возьмут без денег? Зачем же он так неосмотрительно выкинул всё? Пойти и снова просить милостыню на площади? И опять, едва собрав несколько монет, мучиться сомнениями?

Вконец разозлившись на себя, он подошёл к каравелле, стоящей у самого причала, и начал кричать, пытаясь вызвать кого-нибудь. Подошедший помощник капитана долго не мог понять, о чём говорит этот измождённый хромой человек с горящими глазами. От усталости Иниго перестал следить за своей речью, и она запестрела баскскими словами и выражениями, то есть стала совершенно непонятна для венецианцев. Отчаянными усилиями Лойола вернулся к приблизительному итальянскому, и, поняв его, помощник капитана захохотал от нелепости предложения. Этот чудак просил провезти его бесплатно до Яффы, да ещё, видимо, рассчитывал на дармовую кормёжку, поскольку нагло заявил, что не имеет ни гроша.

Услышав смех, Иниго стушевался и перестал уговаривать капитана. Пошёл вдоль берега, заглядывая в шлюпки и рассказывая морякам свою историю. Сегодня точно был не его день. Отказали все, до единого. Это повергло его в шок. Бесконечно сомневаясь, он лукавил перед собой. На самом деле всю дорогу он свято верил в правильность своего выбора, и судьба постоянно подсовывала ему ситуации, укрепляющие эту веру. Неужели всё было только болезненными галлюцинациями?

У него вдруг закончились силы, и боль в искалеченных ногах, которую он не замечал долгие дни пути, стала невыносимой. Паломник сел прямо на мокрые камни пристани, бормоча:

— Как с этим можно жить? Я вас спрашиваю: как с таким живут?

Лойола не замечал, что говорит снова по-баскски. Прекрасная каравелла безучастно покачивалась неподалёку. Чайки сменили тоскливые вскрики издевательским хохотом.

— Arratsalde on! — послышалось сквозь шум моря. В стране басков так звучит пожелание доброго дня. Он вскинул голову и увидел над собой богато одетого человека. Застёжка плаща переливалась драгоценными камнями, из рукавов тёмно-красного бархатного камзола выглядывали ослепительно белые манжеты с кружевом.