Гнев короля иссяк столь же внезапно, как начался:
— Нет, — уверенно сказал он, — святой апостол Пётр не допустит недостойного поведения своего наместника.
* * *
Может быть, именно эта святая, ничем непоколебимая уверенность в возможности существования Града Божьего на земле и делала Карла таким притягательным для всех, даже для врагов. Конечно, в церкви могли служить недостойные люди и сам король неоднократно уличал подобных служителей, но саму Церковь, как единое Тело, он бесконечно почитал и верил в него. Его постоянная готовность защищать папу была естественным чувством человека, желающего сохранить в целости свои руки и ноги. Многие годы Карл был несомненен в этом устремлении. Что же произошло теперь? Конь Его Величества медленно ступает по пыльной римской дороге, и мы не знаем, когда он дойдёт до ворот Вечного города и войдёт ли вообще...
* * *
В нашей семье начался переполох. Карл послал к Карломану моего дядю Хильдеберта с письмом, в котором без лишних учтивостей требовал объяснения происходящего. Все при дворе понимали, что ответом на такое послание может быть только война.
Моя мать, прекрасно умеющая держать себя в руках, сорвалась, не выдержав. Страх охватил её, лишив разума. Она решила, что брат бросит её, переметнувшись к Карломану, и требовала, чтобы он взял нас с собой. Она неприлично бесновалась, даже падала дяде Хильдеберту в ноги. В итоге ему пришлось уехать незаметно. Поняв, что догонять брата уже поздно, она обрушила все свои чёрные чувства на меня.
— О боги! — шептала она, заламывая руки. — За что вы караете меня? Оставляете бедную женщину одну на старости лет. Ибо разве сын это? Разве можно на него положиться? Он при виде опасности упадёт в обморок, как нежная девушка.
— В Аквитании я участвовал в сражении и никуда не падал! — возмутился я.
Она отмахнулась:
— Аквитанскую войну выиграл Пипин. То, в чём ты участвовал, настоящие воины вообще не назовут сражением. А вот мы здесь можем попасть как кур в ощип. И всё благодаря дурацким выходкам нашего короля.
Бушевала моя ретивая родительница очень тихо, чтобы не привлечь ненароком внимания к своим крамольным речам. Я жестоко страдал. Сбежать было решительно некуда. Как раз в эти дни король с Роландом разъезжали по окрестностям. И даже в библиотеке мне не находилось дела. Мой учитель письма Луций-римлянин хворал уже вторую неделю.
При дворе начали поговаривать о невыгодном для Карла раскладе. Говорили, что армия Карломана в полной боевой готовности и только ждёт сигнала, чтобы выступить. А наш король всё собирает воинов, всё оснащает их дорогущими шлемами, от которых мало толку.
Сейчас я понимаю, что именно подобные сплетники и привели братьев, не особенно любящих друг друга, на грань войны.
Какой-нибудь другой властитель на месте Карла запросто мог начать вылавливать и казнить подобных болтунов, но наш король поступил по-другому. Он организовал смотр войску.
В условленное время весь двор выехал в поле, близ монастыря. Расположились кто на повозках, кто просто на земле. Подошёл народ из окрестных деревень. Ждать пришлось не так долго, но от нетерпения, которое чувствовал каждый, время будто растянулось.
И вдруг что-то нестерпимо заблестело на горизонте. Это играли лучи солнца на отполированных шлемах. Воины приблизились, и стало возможно разглядеть их устрашающе тяжёлые мечи и длинные копья, их кольчуги дивной работы. Они проезжали мимо толпы слаженными четвёрками на породистых ухоженных лошадях. У ворот монастыря показался Карл в сине-зелёном плаще. На голове его сиял, переливаясь драгоценными камнями, золотой обруч. Король поднял руку, и воинство остановилось — слаженно, как один человек, не нарушая четвёрок. Восторженные возгласы потрясли толпу. Я кричал вместе со всеми, не в силах сдержать восхищения. Моя мать вытащила платочек и замахала им, изображая радость, а сама шептала мне на ухо:
— Лучше им вообще не двигаться. Тогда они смогут с помощью своих шлемов поджечь врага, как это делал Архимед. Драться они всё равно не умеют. И двух недель не прошло, как их сюда согнали.
По пути домой мы сильно отстали от толпы. Тут-то уж матушка излила накопившиеся чувства:
— Уже столько времени прошло, а моего брата нет. Я думаю, он вообще не вернётся. Останется у нормального короля, у которого есть и достойная супруга, и законный наследник. К тому же Карломан в отличие от нашего забияки умеет ладить с соседями. Он смог не поссориться даже с аквитанцами. Сейчас он переманивает папу на свою сторону, но с лангобардским королём воевать не будет, помяни мои слова! Он станет заодно с Дезидерием, а Тассилон Баварский — женат на дочке лангобарда, и тоже присоединится к ним, хоть он и считается вассалом Карла. Вместе они нападут на нашего короля-шалопая и камня на камне от него не оставят. Вот что ждёт нас. Это всё из-за твоего отца. Из-за него мы остались здесь. Он потребовал с меня клятву, что я помогу тебе стать переписчиком у Карла. Надеюсь, ему хорошо икается сейчас в царстве Аида! Хотя нет, не икается ему. Умершие топят в реке забвения все свои тяготы, не то, что мы здесь! С таким трудом, через Агафокла мне удалось пристроить его переписчиком к Пипину, и он сразу загордился, будто много из себя представлял.
Я осмелился возразить:
— Наверное, он всё же был хорошим переписчиком. Луций-римлянин до сих пор вспоминает его с уважением.
— Ещё бы ему не вспоминать, — проворчала матушка, — сколько вина они вылакали вместе.
Что-то в матушкиных словах было странным.
— Ты говоришь, что мы остались здесь из-за твоей клятвы. А как же храм Афины? Куда бы ты ходила на эти... калинтерии?
Она возмутилась:
— Не «я», а «мы»!
Мимо во весь опор промчался Роланд. Он чуть не сшиб мою родительницу. При этом скорчил такую рожу, что я, не выдержав, прыснул. Матушка, не смея выразить свой гнев такому знатному человеку, отыгралась на мне, больно вцепившись в локоть.
— Ты что лыбишься? Эти варвары околдовали тебя, что ли? Ты собираешься предать своих предков и сделаться христианином?
— Нет-нет, матушка, — поспешно сказал я. Очень не хотелось спорить. Но она ведь говорила мне, что крестила меня в детстве, чтобы никто не заподозрил неладного. Значит, я уже христианин.
Матушка успокоилась и объяснила:
— Во владениях Карломана тоже есть члены храма Афины. Их там даже больше. Поэтому я и боюсь, что мой брат не вернётся сюда.
Матушкины опасения оказались напрасны. Через некоторое время мы снова увидели дядю. Он зарос бородой до глаз и выглядел измотанным, но походкой и движениями по-прежнему напоминал важного бобра. Толстые ухоженные пальцы поигрывали связкой цепочек. Он всегда собирал их для своих многочисленных псов.
— Ну что, — кисло спросила его мать, — будет война?
— Наверняка будет. Но точно уж не с Карломаном, — ответил дядя. — Боги решили вывести эту личность из игры.