Заложницы вождя - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Баюканский cтр.№ 34

— Фантазер!

— А у тебя, случайно, папа не генерал Каримов?

«Каримов? — Эльза внутренне задрожала. — Неужели тот самый начальник, который гладил ее по щекам? Да, но откуда седой знает про Каримова? Уж не намекает ли он на их случайную встречу, во время ее начальник и обратил на нее свой странный взор. Боже мой! Какая ересь!»

— А кто такой этот Каримов? — простодушно спросила Эльза и затаила дыхание, ожидая ответа. Боялась себе признаться, что при одном упоминании фамилии начальника ей станет страшно и зябко. Так в деревне пугали домовыми малых неслухов-детей.

— О, да ты, оказывается, салага! Недавно в Сибирь прикатила? — Кривая усмешка растянула губы седого. — Страна должна знать своих героев. Это — великий человек. Сам о себе он говорит скромно: «Я — третий человек в Сибири после Аллаха». А вообще-то… Седой наклонился к ее запылавшему лицу и зашептал: «На комбинате Каримов — самый настоящий царь и бог, у него будто бы жратвы, как в пещере Алладина. Нынче, когда буханка черного хлеба на базарчике стоит тысячу, он…» Седой вдруг спохватился, отпрянул от Эльзы, сказал потерянно: «Слушай, я все выдумал, не верь моей трепотне. Я тебя впервые вижу, а если сам генерал узнает, меня замуруют в болванку снаряда вместо взрывчатки и выстрелят из пушки по фашистам.»

— Не бойся меня, пожалуйста, — робко попросила Эльза, — расскажи мне еще про Каримова.

— Почему я должен тебе верить?

— Не знаю, но мне так хочется с тобой поговорить, — наивно-трогательно призналась Эльза. С ней происходило необъяснимое отодвинулось: уплыло прочь давящее чувство неясной вины, исчез страх, забылись даже соотечественницы, которые, наверное, мерзнут за цеховыми воротами в ожидании пропавшей мерзавки. Она потеряла даже ощущение вкуса пшенной каши с маслом. — Зачем мне вас обманывать? У нас в народе есть поговорка: «Перед зеркалом не плюйся».

— А это видишь? — Седой кивнул головой в сторону плаката на стене: «Не трепли языком, враг подслушивает!». Бывает, человек, не подумав, брякнет недозволенное и… — Седой сделал решеточку из четырех пальцев.

— Похожа я на шпионку?

— Шпионки все длинноносые, уродливые, а ты… ты — фасонистая, хоть и худая.

— Отец у меня очень любил читать вслух книги, — неожиданно для себя призналась Эльза, этот седой юноша уже не казался грубияном, наоборот, чем-то располагал и привлекал к себе. — Однажды отец вычитал про японских тайных шпионов, которых называли «ниндзя».

— Чего? Чего? — заинтересовался седой. — Чего нельзя?

— «Ниндзя», — заулыбалась Эльза, поражаясь детской заинтересованности юноши, — это по-ихнему — «люди-невидимки». Вот это были настоящие шпионы, носили черные капюшоны и черные маски на лице, представляешь, они могли ходить по воде, взбегали на стены, руками давили ядовитых змей.

— А не врешь?

— Так написано.

— Здорово! Обязательно расскажу своему другу, его зовут Генка. Кстати, давай познакомимся. — Седой протянул девушке руку через стол. — Я — два «б» — Борис Банатурский. Приехал из Ленинграда, а ты?

— Эльза, Эльза Эренрайх! — Девушка произнесла имя и фамилию с душевных трепетом, зная, с каким подозрением нынче относятся к людям, носящим подобные фамилии. Волновалась не зря, седой парень поднял на нее глаза.

— Ты — еврейка? У меня лучший друг — Генка Шуров тоже еврей, да и я, признаюсь, еврей наполовину, мать — русская, а отец…

— Я — немка, ссыльная.

— Немка? — Лицо Бориса залила бледность, только еще ярче заалели скулы, на какое-то время он будто потерял способность говорить, беззвучно зашевелил губами, стиснул кулаки, синие молнии заблестели в глазах. Он приподнялся над столом, затем вновь сел, мутно повел взглядом на соседей: не слыхали бы, что за приятельница появилась у блокадника? Наконец, еле шевеля языком, проговорил: «Выходит, ты из фрицевского отродья, что недавно привезли в Щекино? Вот тебе и познакомились!» — Седой встал, угрожающе навис над столом. — Я к тебе, как к человеку, а ты… фашистка поганая, зачем приехала, жила бы у фюрера своего колченогого под боком!

— Борис, что ты, опомнись! — Эльза закрыла лицо руками. — Я тебе сейчас все объясню. Ведь чувствовала: не нужно было называть своего имени, национальности, в который раз обмишулилась. Ни на минуту нельзя забывать, что идет страшная война, и сама немецкая нация вольно или невольно отождествляется с фашизмом, а здесь, в Сибири, слово «немец» будто красное полотнище для разъяренного быка, и дело не в том, что сибиряки столь агрессивны, нынче заполонили этот далекий край беженцы, эвакуированные, сорванные военным ветром с насиженных мест прибалты, узбеки, украинцы и белорусы, немцы, советские немцы в Сибири — источник всех бед измученных людей. Слезы градом покатились по лицу Эльзы. Не обращая на слезы внимания, седой парень отшатнулся от нее, как от прокаженной, схватил стакан с недопитым компотом, опасливо оглянулся и пересел за пустой столик. Эльза затуманенным взором искала дверь и не могла отыскать. Этот парень обидел ее не меньше, чем обижал капитан Кушак, сотрудники НКВД, конвоиры, случайные прохожие. Никто не желает поразмыслить над тем, что они — советские, что к фашизму не имеют отношения, жаль, что русские люди так устроены, что во всех бедах винят кого угодно, но не истинных виновников. Было очень горько и оттого, что Эльза доверилась этому седому мальчишке, которому, как и ей, пришлось несладко. Чем она виновата, что немецкие фашисты напали на страну, где она родилась и росла? Вчера соседка по нарам, вездесущая Цецилия, под страшным секретом сообщила, будто целая русская армия в прошлом году перешла на сторону фашистов во главе с генералом. Выходит, русские теперь будут воевать против соотечественников. И никто здесь не делает по этому печальному поводу трагедии… А ее, невинную девчонку, презрел юноша, имя которого Борис, и она…

Резко распахнулась дверь столовой, и у Эльзы упало сердце: в помещение ворвались два вохровца — старшина конвоя и второй, хромой с рыжими усами. Эльза вскочила, машинально выставив вперед руки, словно пытаясь защититься. Вохровцы, завидев ее, подскочили, схватили под руки.

— Я же тебе толковал, старшина, она в спецстоловке куски сшибает, а ты не верил, — радостно воскликнул хромой, вид у него был счастливый, будто самому удалось пообедать в этом заведении.

— Ну и стервоза, бисова дочка! — Старшина больно ткнул ее в бок. — Мы эту задрыгу по всим закуткам шукаем, а вона, ишь ты, як ударница, кашку трескает.

— Ничо, ничо, счас ей сами фашистки такой мандулы дадут, запомнит надолго! — подхватил хромой и с радости ущипнул Эльзу за грудь…

Это маленькое происшествие редких посетителей спецстоловой вовсе не удивило, покосились в их сторону и тотчас забыли и о вохровцах, и о девчонке. Борис, согласно правилу, отнес грязные тарелки в мойку и случайно до него дошел разговор двух пожилых женщин в засаленных фартуках, складывающих в ванну грязную посуду:

— Чегой-то девку взяли под белы руки вохровцы?

— Толкуют, будто она — ссыльная немка, талончик на обед у раззявы-работяги стырила и с бесстыжими глазищами сюды приперлась, чужую пайку жрать.