Чужие деньги - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 45

В том, чтобы выкурить время от времени легкую ментоловую сигарету, нет ничего противоестественного или порочного. Подумать только, насколько долго Нора была этого лишена! «Ты даешь Питеру поработить себя», — говорили подруги — и были правы. Почему она их раньше не слушала? Если разобраться, Питер был настоящий русский поработитель. Нора сама на одну треть русская, но ее кровь не влияет на ее поведение. Это каждый подтвердит: Нора отлично вписывается в современное цивилизованное общество, принимает все его законы и правила игры. Она, что называется, женщина передовых взглядов. Она просто нормальная, нормальная, понимаете? Зачем только она поддалась Питеру?

Лучше им, наверное, было бы не встречаться, но куда денешься, если очутилась на этом собрании? Землячество — так это, кажется, полагается именовать? А может, русачество, ну неважно. В ней ведь самой на треть течет русская аристократическая кровь, ее самые отдаленные предки были боярами и носили шубы, а она пришла в пиджаке с меховыми манжетами и страдала, дура, ужасно: октябрь выдался на редкость теплый. Она чувствовала себя неловко, потому что совсем позабыла русский, даже то, что недавно учила, и зачем русский язык менеджеру по продаже предметов ухода за больными, может, в России больных приканчивают сразу, чтоб не мучились, но с языком, на удивление, все обошлось, никто не заставлял Нору говорить по-русски, все преспокойно болтали по-английски, как у себя дома. И танцы в конце вечера танцевали обычные, не какую-то «Калинку-малинку», или как ее там. Нора пользовалась успехом, ее постоянно приглашали танцевать. Питер не пригласил ни разу. Он только смотрел на нее и пытался с ней о чем-то говорить. Год спустя после свадьбы Нора высказала предположение, что Питер заметил ее благодаря меховым манжетам, а он сказал, что в глаза не видел эти манжеты, вообще редко обращал внимание, во что одеты женщины: его привлекло ее движение, когда она уронила на пол вилку и полусклонилась над ней, не в силах решить, поднимать вилку или нет, прилично это или неприлично, растерянная, вдруг покрасневшая, как девочка викторианской эпохи, которую гувернантка слишком строго учит хорошим манерам. Благодаря этому движению Питер понял, что у этой незнакомки такие синие глаза! Высказывание относительно синевы своих глаз Нора могла принять только за комплимент, все вокруг считали, что у нее в лучшем случае серые глаза, но это было приятно, даже если не совсем правда, насчет синих глаз и викторианской девочки, это все очень литературно. Питер одно время хотел быть писателем. Не получилось. Жаль. Он бы сидел у себя дома за пишущей машинкой с возвышенным челом, недоступный бог критиков, ему не приходилось бы носиться, как сумасшедшему, в поисках свеженькой журналистской информации, а их семейные отношения рухнули именно из-за его поездок.

Хотя, возможно, Нора ошибается: если бы не эти его поездки, их семейным отношениям еще раньше настал бы конец. Питер слишком любил поговорить.

Он считал, что, когда супруги вместе, это повод для непрерывных разговоров. Нора тоже считает, что муж и жена должны разговаривать, чтобы обсуждать вещи, важные для них двоих: семейный бюджет, или воспитание детей, или летний отдых, или сексуальность. Но дело в том, что Питер помимо этого обожал говорить обо всем, что видел во время своих журналистских расследований, или о том, что его волновало, или о том, что ему приходило в голову. Он вытаскивал старье из прабабушкиных сундуков детских воспоминаний, или подмечал лимонный оттенок на небе, или сочинял детализированную, как настоящий роман, историю о том искалеченном бродяге, который попался им на дороге возле мусорного бака: при каких обстоятельствах этот тип потерял три пальца на правой руке, ну а после ему уже ничего не оставалось, как скрыться от своей семьи и удариться в бродяжничество. Он охотно подавал бродягам — не на благотворительные нужды, вы понимаете, а прямо в грязные руки; не брезговал с ними вступать в долгие корявые диалоги. Странные у него водились приятели! Фермеры и непризнанные рок-певцы, поэты, автомеханики, программисты и наркоманы, и еще эта старуха, делающая кукол с известных политических деятелей, и еще тот парнишка, подпиливший клыки, чтобы стать похожим на вампира, и всерьез уверяющий, что недавно открыл в себе способность к полету. Некоторых из этих странных субъектов дети полюбили, они буквально висли на них, что, конечно, не шло на пользу воспитанию. Нора оправдывала мужа тем, что он журналист, а журналисты общаются с кем угодно, тренируя навыки общения, но в глубине души отказывалась это понимать.

Отказывалась она понимать и другое — непримиримость Питера в тех вещах, которые представлялись ей непринципиальными. Ох, до чего же он все-таки умел быть невыносим! Споры, переходящие в ссоры, разыгрывались буквально на ровном месте, возникали из ничего. Взять хотя бы тот телефильм, как он назывался? Кажется, «Что случилось со Сьюзен». В тот вечер телевизор включила Нора, и она же, щелкам пультом, наткнулась на этот фильм, едва начавшийся, и принялась смотреть, потому что она обожает житейские телефильмы (и ненавидит политические ток шоу). Питер, не любитель телевидения, присоединил ся к ней позже, но он так и впился глазами в теле экран, и шея его под отросшими локонами рыжевато-русых волос побагровела. В фильме речь шла о девочке, двенадцатилетней школьнице по имени Сьюзен, которую регулярно насиловал отец. Сьюзен мучилась, не отваживаясь поделиться ни с кем своим несчастьем, пока постыдную тайну ее семьи не раскрыла школьный психолог. После этого всю семью направили на лечение: у Сьюзен снимали стресс, в то время как отец и мать должны были под руководством аналитиков разобраться в своих отношениях, чтобы возобновить нормальную сексуальную жизнь. Заключительные титры плыли на фоне картинки, изображающей счастливую, воссоединившуюся благодаря успехам современной психологии семью, все беды которой остались позади. Питер выключил телевизор.

— Что за мерзость, — скорее не обвиняюще, а недоуменно произнес он.

— Конечно, мерзость, — рассудительно согласилась Нора, — что такие вещи иногда скрываются за благополучным фасадом…

— Нет, не то! — перебил ее Питер. — Ведь это инцест — самое запретное из нарушений сексуальных норм. Даже у тех народов, у которых в древности предписывалась проституция, инцест Вызывал ужас. Когда Эдип узнал, что по неведению — подчеркиваю, по неведению — спал со своей матерью, он выколол себе глаза, лишил себя царства и отправился нищенствовать. А у нас, в современной Америке, все просто и мило. Добрый доктор вылечил нас, мы снова довольны и счастливы.

— А тебе что нужно, — сердито спросила Нора, — трагедию?

— Как ты проницательна! Да, если хочешь, мне нужна трагедия. Отсутствие трагедии убивает культуру.

— Почему обязательно убивает?

— Да потому! Хотя бы потому, что «Царь Эдип» Софокла — гениальная трагедия. А «Что случилось со Сьюзен» — слащавая ремесленная поделка.

— Вот поэтому ты так обожаешь русских, — заметила Нора. — Русские, вместо того чтобы жить нормальной порядочной жизнью, вечно делают из своей истории трагедию. Наверное, затем, чтобы выращивать на ней свою культуру.

— Знаешь, может, ты в чем-то права… В детстве я ненавидел большевиков, но сейчас, побывав в современной России и сравнив ее с Америкой, склонен отчасти их простить. Возможно, они именно хотели законсервировать ощущение трагедии, чтобы спасти Россию от благодушного обывательского самодовольства? Из самодовольства рождается ощущение, что главное — ничем себя не тревожить, а значит, ни во что не верить, потому что любая вера несет в себе тревогу и конфликт, хотя бы внутренний. А из тяги к бесконфликтности проистекает политкорректность. В России много безобразного, много страшного, много острых углов, но в ней — пока что — очень мало политкорректности. И тем она мне нравится.