Нансен. Человек и миф - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Будур cтр.№ 68

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Нансен. Человек и миф | Автор книги - Наталия Будур

Cтраница 68
читать онлайн книги бесплатно

А тем временем важные переговоры подходят к завершению. 30 октября Нансен пишет жене:

«Трактат будет подписан на днях, и, может быть, когда ты получишь это письмо, всё будет уже закончено. Полагаю, что наши будут теперь довольны. Король Эдуард показал себя в этом деле прекрасно, и всем, чего мы добились, мы обязаны ему. К великому моему прискорбию, он остался очень доволен мною, тем, как я вёл это дело, и он поклялся принцессе Виктории, что не допустит, чтобы „этот человек“ покинул Англию. Но только всё это напрасно, я уже заявил ему, что мне необходимо уехать».

На следующий день трактат подписан, но Нансен возвращаться не спешит.

В Англию приезжают Мод и Хокон, и Нансен с радостью сообщает жене, что уезжает в Санндрингэм в Норфолк — королевское поместье, где у Хокона и Мод был свой небольшой особняк, свадебный подарок отца невесты, короля Эдуарда.

Ева не очень радовалась пребыванию в Англии королевы Мод. Она писала мужу:

«Думаю, теперь тебя ждут горячие денёчки — ведь в Лондон приезжает твоя любимая Мод — и ты наверняка будешь по-прежнему её влюблённым рыцарем. Посылаю тебе своё благословение!» Не очень понятно, почему Ева не хотела переезжать с семьёй в Лондон. Ведь семейный врач говорил, что она со старшими детьми может постоянно жить там — и этого очень хотела старшая дочь Лив. Но фру Нансен решила по-своему — и, наверное, у неё были на то веские причины.

7 ноября Фритьоф посылает жене письмо из Норфолка, в котором с иронией описывает любимую забаву короля Эдуарда — охоту на фазанов. А затем рассказывает о придворных развлечениях — в это время в Англию в гости к родственникам приехали и король и королева Испанские. Терпение Евы лопается: «Я могу понять твои планы экспедиций и преклоняюсь перед ними, но это уж слишком!» Она умоляет мужа поскорее приехать домой, потому что не успокоится, пока не увидит его дома: «Господи, ты не должен так себя вести и не вздумай влюбиться в королеву Мод! И не вздумай отвечать на её заигрывания! Хочу тебе сказать, что речь тут не о моей ревности, а об опасности ситуации, в которую ты попал, развлекайся сколько хочешь, но не заходи слишком далеко. Аминь!»

Ещё 20 ноября он сообщил жене, что «дата его возвращения неизвестна — всё зависит от короля и королевы». А 23-го добавляет, что отношения между Пульхёгдой и королевским дворцом сохранятся и в Норвегии:

«Ты же знаешь, что они оба любят и тебя, и меня, и, как тебе известно, они необыкновенно добры, особенно она. Но тех, кого они любят, они могут видеть не так уж и часто, а сейчас уж так сложилось, что, кроме нас, у них и нет других близких друзей в Норвегии — поэтому и хотят проводить с нами как можно больше времени дома».

Еве возразить на это нечего, но в ответном письме явно чувствуется неудовольствие:

«Ты прекрасно знаешь, как я люблю их обоих, и я с удовольствием буду изредка их посещать, но, как мне кажется, она не может заявлять на тебя права, как только ей захочется, ей тоже следует понять, что ты — серьёзный человек, у которого полно работы».

28 ноября Фритьоф сообщает, что отправляется в одиночестве на охоту на лис — «это несказанно меня радует». Ответное письмо, полученное из дома, подписано не фру Нансен, а семейным врачом, который уведомляет министра, что его жена заболела катаром. Но «нет никаких оснований для беспокойства». Ева была больна уже довольно давно — она заразилась от сына Коре, который переболел воспалением лёгких, но казалось, что дело пошло на поправку.

7 декабря Еве Нансен исполнилось 49 лет. Фритьоф послал ей поздравительную телеграмму, а в ответ получил убийственное известие:

«Вчера ваша жена прекрасно себя чувствовала, сегодня, к сожалению, сильный кашель и перебои в работе сердца. Доктор Йенсен».

Лив Нансен-Хейер так описывает происходящее в Пульхёгде в те дни:

«6 декабря был день рождения Одда, и мама поручила мне купить ему в городе игрушку. Я с гордостью принесла домой небольшую деревянную тележку, запряжённую лошадкой, и ещё какие-то безделушки. Утром торжественного дня я собрала всех детей и привела к ней в комнату, где смотрела, как она вручала подарки новорождённому. Одд был в восторге, больше всего понравилась ему тележка, и он тут же принялся катать её по полу, понукая лошадку и крича ей „тпру“. Мать смеялась, но скоро устала, и мы ушли. Она проводила нас счастливой улыбкой.

Назавтра был её собственный день рождения. Я зашла к ней рано утром, перед тем как идти в школу. Она порадовалась какой-то безделице, которую я сама сшила для неё, и очень ласково говорила со мной. Но, видно, она и сама сознавала, что ей стало хуже, потому что сказала, когда я собиралась уже уходить: „Ну, теперь тебе придётся быть умницей и помогать другим…“

Потом она взяла меня за руку и сказала: „Ну, всего тебе хорошего, дорогая моя большая девочка, — и повторила с большой теплотой в голосе: — Всего хорошего, сокровище моё“.

Никогда не забуду её белого лица на подушке и её любящей светлой улыбки. Я и не подозревала, что вижу её в последний раз, но запомнила это навсегда. Доктор Йенсен в то же утро телеграфировал отцу, который опять гостил в Сандрингэме с норвежской королевской четой.

Эта телеграмма разминулась с поздравительной телеграммой отца ко дню рождения матери.

Мать лежала в постели счастливая, с телеграммой в руке. Может быть, это и позволило доктору Йенсену вечером телеграфировать отцу: „Супруге к вечеру стало лучше, надеемся, опасности нет“.

Доктор просидел около матери всю ночь. Он не отходил больше от неё, а утром ему пришлось отправить отцу весьма неутешительное сообщение: „Супруге, к сожалению, стало гораздо хуже ночью. Состояние чрезвычайно опасное“.

Отец сломя голову помчался домой в отчаянии, что не сделал этого раньше. Он был уверен, что опасность миновала и что доктор Йенсен сделал всё возможное, чтобы остановить болезнь.

К маме теперь никого не пускали. При ней был только Йенсен. Когда-то она сама в шутку сказала: „Нашему милейшему Йенсену придётся когда-нибудь закрыть мне глаза“.

Да, она часто в шутку говорила о смерти. Такой далёкой казалась она ей. Она была так полна жизни, что у неё хватало сил оживлять всех кругом.

„Когда я умру, хочу, чтобы меня сожгли и прах мой развеяли по ветру, — говорила она с весёлым смехом, — и если у тебя будет когда-нибудь дочь, то назови её Евой в честь меня, ты это сделаешь! Тогда я буду продолжать жить в ней после того, как навеки угасну“.

<…> Йенсен не мог сказать ничего утешительного. „Тяжёлое воспаление легких, — сказал он, — сердце всё слабеет. Но она всё время в полном сознании, когда не спит после морфия“. Он был потрясён её духовной силой. Ни одной жалобы на боли, ни тени страха в твёрдом взоре.

„Смерти я не боюсь, но я так много думаю о своих близких“, — сказала она ему.

Она знала, что отец едет домой, и всё время неотрывно думала о нём. Почувствовав близость конца, она произнесла: „Бедный мой, он опоздает“.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию