— Скажите ему хоть вы, девушка! Ведь вы представитель научного сообщества? Вы сотрудник кафедры? Или студентка? Вы тоже возмущены этой вопиющей несправедливостью? Выгнать на пенсию блестящего ученого, находящегося в расцвете сил! Это немыслимо. Сегодня люди приходят сюда толпами, чтобы выразить Валентину Рудольфовичу поддержку…
— Вообще-то я из участковой поликлиники, — быстро нашлась Инга, — и хотела убедиться, что Валентин Рудольфович жив и здоров.
— Разумеется, я жив и здоров, — пророкотал профессор. — Жив, здоров и возмущен. Возмущен до глубины души! Но это вряд ли интересует нашу медицину.
Инга вздохнула с облегчением — хотя бы на этот раз убийца ее не опередил. Хотя есть ведь еще несколько Данцигов. Может быть, пока она теряет здесь время, он убивает однофамильца…
Инга улыбнулась профессору и группе поддержки и под их удивленными взглядами покинула комнату.
В прихожей она постаралась незаметно проскользнуть мимо всхлипывающей старухи, должно быть, преданной домработницы профессора. Однако та перехватила ее возле двери, ухватила за пуговицу и заговорила:
— Не уходи так сразу, девонька! Поговори со мной. Посидим, чаю попьем. Ты ведь студентка его? Или аспирантка?
Инга ничего не ответила, но домработнице, кажется, и не нужен был ответ. Она хотела выговориться, и ей требовался благодарный слушатель.
Инге, конечно, надо было спешить, но, возможно, старуха расскажет что-то нужное.
Старуха прошествовала на внушительных размеров кухню, налила себе и Инге крепкого чая в синие с золотом чашки и выставила на стол блюдо домашнего печенья. Когда-то давно соседка тетя Соня тоже пекла такое, и называлось оно смешным словом «фунтики». Сестренка очень его любила.
При мысли о сестре Инга почувствовала привычную боль.
Она подавила неуместный сейчас порыв, стиснула зубы. Не время вспоминать сестру, она на работе. Старуха, кажется, ничего не заметила — как подперла горестно щеку рукой и уставилась в окно, так и смотрела.
— Я ведь его уже больше тридцати лет обихаживаю, знаю, что ему нужно. Что ест, что пьет, о чем думает. Для него работа — это все. Если его сейчас работы лишат, он зачахнет. Его ведь, кроме книг этих, ничего не интересует.
— А родственники его навещают? — осторожно поинтересовалась Инга.
— Родственники? — Старуха поморщилась. — Да какие у него родственники!
— Какие-то, наверное, есть. У кого их нет?
— Это ты верно заметила, — оживилась старуха. — Родственники, они ведь как мухи на мед летят. Если у человека дом полная чаша и денежки водятся, они тут как тут, сразу чувства родственные просыпаются. А если человек немощный и бедный, так кому он нужен-то? Память у родственников сразу отшибет, и номер телефонный из книжки вычеркнут.
— Если все так, как вы говорите, тогда, — Инга обвела взглядом кухню, — должны быть у профессора родственники.
— Есть у него племянник Валера, приходит иногда. Только у него одно на уме — как бы у дяди денег выпросить.
— Валера? — Инга заинтересовалась. — А фамилия у него такая же, как у Валентина Рудольфовича?
Она помнила все имена в списке, который прислал Шеф, когда она ехала по этому адресу. Всего трое Данцигов, ни одного Валерия. Первым был профессор, в чьей квартире она сейчас пила чай. Второй, точнее вторая, Ядвига Германовна Данциг в настоящий момент в Германии у дочери и собирается пробыть там еще несколько месяцев. Третий, Иван Антонович Данциг, геолог, с геологической партией находится где-то в районе Подкаменной Тунгуски, точное его местонахождение не знают даже в тамошнем геологоуправлении. Стало быть, двое Данцигов отпадали по причине недосягаемости для убийцы. Профессор был жив и здоров. И вот на горизонте возник еще один кандидат.
— Та же у него фамилия, — старуха скривилась, — теперь та же. Данциг Валерий Валентинович, отчество даже и то его взял. — Она махнула рукой в сторону двери.
Инга подняла брови, стараясь не переиграть, вдруг старуха спросит, с чего это у нее такой интерес. Однако той, видно, хотелось поговорить — намолчалась на своей кухне.
— Тебя как зовут? — спросила старуха.
— Ин… Аня. — Она вспомнила, что Шеф велел представляться не своим именем.
— О, — обрадовалась старуха, — и ее тоже Анной звали.
— А вас-то как зовут? — спохватилась Инга. — А то неудобно, сидим за столом, чай пьем… Печенье очень вкусное…
— Зовут меня Антонина Андреевна. — Старуха приветливо улыбнулась, показав крупные вставные зубы, и вытащила из буфета круглый торт.
— Лимонный, рецепт еще от моей бабки сохранился. Угощайся! Он сладкого не ест, а этих кормить… Только и бегают и квохчут над ним как курицы, хоть бы что дельное сказали. Или вот Валерку взять. Знает небось, что с ним неприятность такая стряслась, — так приди, поговори с человеком, просто рядом посиди! Так нет его, третий день нет. А как денег клянчить и обедать задаром — это всегда пожалуйста.
— Так как же с фамилией-то получилось? — Инга попробовала торт, который и правда был выше всяких похвал.
— Видишь, какое дело, — охотно начала старуха. — У него, — она показала пальцем в сторону кабинета, — сестра была родная, Анной звали. Он сам мне рассказывал, что они с детства дружили, только наш по ученой линии пошел, а Анна — дело молодое, известное, погулять хочется. Словом, не вышло толком ни учебы, ни работы.
А отец их, сказывали, крут был. Чтобы все, как он решил, было, и никак иначе. Раз сказал — от слова своего не отступит ни в жизнь.
Вот собралась Анна замуж, привела своего избранника отцу показать.
Тот как увидел — затрясся весь. Чтобы я, кричит, не видел больше этого хлыща! Без роду, без племени, приезжий какой-то, а норовит в приличную семью влезть! Ногами затопал, сам весь красный, жена к нему с каплями — в общем, выгнали жениха.
Но у Анны характер тоже крутой оказался. Назло, говорит, за него выйду, а с вами всеми знаться не желаю.
— И вышла? — Инга решила продемонстрировать заинтересованность.
На самом деле ей нужно было только выяснить координаты неожиданно возникшего племянника и уходить поскорее, пока какая-нибудь настырная тетка из тех, что хлопочут над профессором, не решила проверить, кто же она такая. Опять же племянника предупредить. Если еще не поздно.
— Вышла, — кивнула старуха. — И уехала куда-то, с семьей связь порвала. Мне Валентин Рудольфович сам все рассказывал. Отец, как в старые времена, ее проклял, запретил всем с ней общаться. Мать ему ни в чем не перечила, у Валентина свои дела — работа, за границу он уезжал. Потом мать умерла, сердечница была, после отец умер.
А потом уже, лет десять назад, является вдруг Валерка этот. Так и так, говорит, мать болеет тяжело, деньги нужны на операцию. Помчался Валентин Рудольфович к сестре, а там уж все плохо. Денег оставил немерено, только ничего не помогло. Хотел в Германию везти, но не успел, она раньше умерла.