Пора домой (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Яна Жемойтелите cтр.№ 4

– Нет. Скажи просто «ты».

– Ты удивительная барышня, Марья Сергеевна.

– Откуда ты знаешь, что Сергеевна? – Машенька остановилась и заглянула Егору прямо в лицо. Ей наконец захотелось удостовериться… в чем? Она и сама не знала. Козырек кепки бросал тень ему на лицо, но Машеньке почудилось, что Егор улыбается. Фонарь в самом конце Пушкинской улицы мотало под ветром, снег завертывало спиралью, выло и поддувало, плясало веретено наступающей зимы, ходило вверх-вниз, к земле – к небу, непроглядному за снегом и фонарем…

– У вас в библиотеке список сотрудников вывешен, – сказал Егор Воронцов. – К кому обратиться за политической книгой? Обращайтесь в абонементный отдел к Мещерской Марии Сергеевне. Во всей библиотеке только одна Маша. Машенька…

02.12.1927

Машенька до конца не понимала, зачем Егор просит носить ему книжки на завод, если почти каждый вечер сам заходит в библиотеку и даже однажды посетил научный отдел, где долго рассматривал фолианты, досюльние, со старой орфографией. Они еще поспорили с Марком Борисовичем о том, что старая орфография более точно отражала строение не только слова, но и самого мироздания – это Марк Борисович, конечно, так полагал. А Егор говорил, что все яти и еры съедали в книжках слишком много места, то есть выходило неэкономно, поэтому при царе книжек печатали меньше, чем могли, и трудовому народу чтения недоставало…

– А что ваш трудовой народ, – свирепел Марк Борисович, – к знаниям тянется, хотите сказать? Из последних сил влачится, необразованный? Да его на курсы ликбеза под угрозой увольнения не загнать, и штрафы не помогают. Или вы думаете, что новую интеллигенцию можно за десяток лет слепить из чего попало?

– Как это из чего попало, Марк Борисович, я, между прочим, не что попало!

– Ну, предположим, вы, любезный Егор Степанович, редкий вид трудящегося элемента, который посещает научный отдел. Единственный экземпляр, так сказать. Видал я на своем веку немало трудящихся, которым котлеты на драгоценных страницах разложить ничего не стоит.

– Ладно, Марк Борисович, а как же тогда достичь всеобщего равенства?

– Интеллигенции лопаты в руки, вот и будет вам равенство. Попомните еще мои слова, иначе не выйдет!

– Это Троцкого слова, а не ваши. А Троцкий, между прочим, даже на субботники не ходит.

– Почему?

– Вера не позволяет.

Марк Борисович, не найдя что ответить, возмущенно потрясал в воздухе пальцем, желтым от крепкого табака, а Машенька меж тем удивлялась, как же это такой умный человек не верит в просвещение, облагораживающую роль знаний. Если в это не верить, зачем тогда сидеть в научном отделе? И зачем тогда она каждый день носит книжки неразвитым людям? Правда, встречаются читатели очень даже развитые, и Машенька порой ловила себя на том, что ходит именно к ним, например к Пейпонену в Егерский батальон… Марк Борисович, однажды поймав ее в коридоре, высказал строго, но вполголоса:

– Вы, Машенька, человек еще совсем юный, в людях не разбираетесь, может быть, столь же хорошо, как я… – покашляв в кулачок и потеребив горловину свитера грубой вязки, который только и спасал от вечного холода в научном отделе, он продолжил: – Этот парень с завода, Егор Степанович, да… Я бы не советовал подпускать его слишком близко.

– Почему? – Машенька искренне удивилась. Ей казалось, что в Егоре Марк Борисович находит по крайней мере собеседника, несмотря на оппозиционное воззрение.

– Очень странный тип. Я бы сказал, подозрительный. Знаний у него с гулькин нос, если честно. Так, надергано по верхам. Но зачем ему, к примеру, головоногие моллюски? Огромный том 1880 года издания в кожаном переплете. Картинки посмотреть? Или укрепить пролетарскую закалку? Нельзя же читать все подряд, бессистемно!

– Егор Степанович… необыкновенный. – Машенька не нашлась, что еще ответить. – Пролетарий нового типа…

– Это определение вы в какой газете прочли? – Марк Борисович брезгливо поморщился и посмотрел на Машеньку с неприкрытым презрением. Еще притопнув, он заковылял к себе на второй этаж, и деревянные ступеньки мерзостно поскрипывали в такт его шагам.

Не подпускайте его слишком близко! О, если бы Марк Борисович сказал ей это на неделю раньше, она все равно бы ослушалась. Да и что Марк Борисович мог знать про то, что происходило между Машенькой и Егором в общежитской каморке в те дни, когда Егор работал во вторую смену и Машенька с утра, едва накинув пальтишко и оправдавшись дома перед тетей Галей, что создалась производственная необходимость работать с утра и до поздней ночи, бежала через площадь, через мост на Зареку, где среди черно-голых яблоневых деревьев в ямке кривился рабочий барак с полупроваленной кровлей и прокоптелыми окнами. К концу ноября случилась оттепель, и ботиночки ее чавкали при каждом шаге, увязая в грязи. Пустырь за заводом превратился в сплошное грязевое болото, но, может быть, так тому и суждено было случиться, что любовь выбрала себе место намеренно неприглядное, страшное даже. Тетя Галя любила повторять вслед за попами, что человек создан из глины, а глина – это же просто грязь. Такая, как на пустыре за заводом. Неужели человек изначально грязен? Иногда Машеньке случалось действительно страшно приближаться к обиталищу своей любви, а иногда казалось, что она и ходит-то не к Егору именно, а навещает саму любовь, которая таится за вылинявшими стенами и одновременно – недалеко от рая. Хотя внутри все было столь же пепельно-серо, как и в цехах завода, как будто там на самом деле вообще ничего не было. Ведь предметы в реальности имеют цвет и только во сне представляются черно-белыми. Значит, пепельно-серое окружение только мнилось, было невсамделишным. Настоящей оставалась любовь, прочее делалось неважным, когда Егор, целуя ее ноги, шептал неистово: «Красивая, какая ты красивая…» Машенька с удивлением открыла для себя, что ее голое молочно-белое тело кому-то кажется несравненно прекрасным и что красота, сокрытая где-то в верхних слоях атмосферы, пробивается на землю и сквозь нее тоже. Но этого просто не может быть: она искала красоту в книжках, и вот теперь получается, что все это время красота таилась в ней самой, под плохонькой одеждой. Зачем тогда люди одеваются, прячут свою красоту? Потому что она открывается далеко не каждому, так?.. И все-таки Машеньке бывало мучительно стыдно, когда Егор просил товарищей своих по комнате выйти ненадолго, всем ведь было понятно, зачем нужно выйти. Хотя то, чем они занимались, оставшись вдвоем, было любовью и ничем больше. Почему же следовало стесняться? И все равно ей теперь делалось неудобно всякий раз, когда она приносила в столярку книжки. Никто ее не упрекал, нет, но смотрели ехидно, со скрытой усмешкой, и никто больше не пускался в долгие рассуждения по поводу прочитанного, никто не называл девонькой. А может, рабочие знали что-то особенное и о любви тоже? Но разве возможно знать больше, чем знает она?..

В брошюре «Революция и молодежь» издания университета им. Свердлова Машенька прочла, что половой подбор должен строиться по линии классовой революционно-пролетарской целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, кокетства, ухаживания и прочие методы специально полового завоевания и что половое во всем должно подчиняться классовому, во всем его обслуживая. Ну да, она и прежде обслуживала пролетариев, доставляя им книги прямо на рабочее место. И для Егора она подбирала литературу, правда, у него был к чтению странный подход: Егор признавал книжки исключительно в кожаных или дерматиновых переплетах. Все остальное считал несерьезным, и даже брошюру «Революция и молодежь» отправил под шкаф как что-то вовсе ерундовое. Хотя брошюра была библиотечной, и Машеньке пришлось доставать ее из-под шкафа веником.