Один из лучших дней (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Яна Жемойтелите cтр.№ 10

– Человеку надо дать то, что он просит, – тихо произносит Софья Лазаревна. – Зачем-то ведь ей нужны эти носки.

– То есть вы хотите, чтобы я в следующий раз принесла ей эти носки?

Учителя любят изъясняться намеками, главное – правильно их понять.

– Она целыми днями твердит про эти носки. Я уже устала, специально ухожу сериалы смотреть, только бы бредни ее не слышать.

– Хорошо. – Я некстати вздыхаю, и Софья Лазаревна, наверное, думает, что просьба мне в тягость.

– Однажды Ваня Серафимов меня просил… – через паузу говорит она, – чтобы я двойку за диктант не ставила. После уроков в учительскую пришел: «Ну пожа-а-луйста», хотя писал через пень-колоду, из семьи алкоголиков был. А потом оказалось, что отец ему пригрозил убить щенка, если он двойку получит.

– И что?

– Так вот я и говорю, купи ты ей уже эти несчастные носки! – взрывается Софья Лазаревна. – У меня в тумбочке сто рублей. Хватит?

– Да что вы такое говорите?! – быстро собрав манатки, я выхожу, вылетаю прочь.

Мне жалко себя, Софью Лазаревну, Казимировну, Ваню Серафимова и Мишеньку-маленького, который после уроков обедал в школе. И мне наконец хочется плакать. Но я, пожалуй, уже не умею. Наверное, у меня синдром эмоционального выгорания – о нем я прочла в той же Владькиной книжке. Налицо все признаки: безразличие к своим обязанностям, дегуманизация, ощущение собственной несостоятельности. И как лечиться? Если Маринка говорит, что человек обычно сам знает свое лекарство. Купить себе что-то вроде голубых носков? Но я ведь уже купила коричневое пальто. И вот, не помогло. А ничего другого до зарплаты мне уже не купить.

Когда КИБО везет меня назад, в библиотеку, и за окном тянется грязно-белой лентой пейзаж ранней весны, я замечаю за собой, что думаю о том, а как же обходились наши родители, ведь барахолок еще не было и денег, кроме зарплаты, в общем-то, тоже. Все, что кроме, – нетрудовые доходы. И мне самой странно, что я думаю об этом, потому что на самом деле я пытаюсь не думать о щенке, которого убил папаша-алкоголик, и о том, что же стало с тем мальчиком, ведь грамотно писать он вряд ли научился, тогда какой во всем этом был смысл? Потом я думаю, а что сейчас думает шофер, который каждый день ездит с КИБО по разным адресам и с разными сопровождающими. Нельзя же вести машину и думать о том, что вот сейчас мы возвращаемся в библиотеку. Наверное, он точно так же пребывает в своем мире, как и я в своем, совершенно отдельном от него, и я, покинув машину, тут же перестаю для него существовать, равно как и он для меня. Потом еще я думаю, что старость – это далеко не мудрость, а совсем даже наоборот. Раньше стариками считали людей всего-то за сорок, это возраст, когда как раз и опыта успеваешь накопить, и башка еще работает, до маразма редко кто доживал, а теперь? На стекло налипают хлопья мокрого снега, размывая пространство. Водитель включает «дворники», и ритмичные движения лапок по стеклу возвращают реальности привычный вид, и я думаю, что библиотека – такое же расчищенное пространство, островок четкой видимости в окружающем тумане, в котором я существую.

В фойе библиотеки жарко и влажно. Пальтушко мое безвольно обмякает мокрой шкуркой. Я поспешно стягиваю и встряхиваю его, во все стороны с воротника летят брызги.

– Анна Константиновна, вас ждут, – зычно окликает меня вахтерша Марья Егоровна.

Возле подиума, где проверяют читательские билеты, облокотившись на вахту, стоит Павлик Лебедев. То есть Павел Лебедев, Павликом его уже никак не назовешь.

– Анна Константиновна, я к вам. – Он делает шаг мне навстречу, заметно припадая на правую ногу, и все, кто в фойе, и даже Марья Егоровна, внимательно на нас смотрят.

Я коротко здороваюсь и отвожу его к зеркалу возле входа, там, по крайней мере, можно спокойно поговорить, хотя я знаю, что вахтерша навострила уши в надежде поймать обрывки нашего разговора.

– Анна Константиновна, – спрашивает Павел, – вы давно общались с мамой?

– В тот же день, когда и с тобой, – недоуменно отвечаю я. – Ты же забрал ее из кафе.

– Вот об этом я бы хотел поговорить подробнее. Вы когда заканчиваете работу?

– Минут через двадцать. Только зайду к себе, положу формуляры на место.

– Я буду в машине. Красная «Ауди» у входа, – не дождавшись моего ответа, он идет к выходу, а я остаюсь в фойе в растерянности, будто мокрая брошенная кошка. Хотя меня, напротив, вроде бы подобрали. Павлик вообще кажется мне несколько нервным и странным, но делать нечего.

В своем закутке за стеллажами абонемента я еще успеваю заново накрасить губы и поправить размокшую прическу. Завтра наверняка наши девушки будут обсуждать, что за мной заехал молодой мужчина на «Ауди». Хромой, ну так это детали. Главное – лет на двадцать младше. И с длинными волосами. Не сын, это точно.

Как ни в чем не бывало я шествую через фойе, гордо задрав нос над мокро-противным воротником своего пальтушки. Павлик, то есть Павел, любезно распахивает передо мной дверцу красной «Ауди». Вообще все это похоже на сон, особенно внутри мокрого снега, который лепит, не переставая, забивая собой все вокруг.

– Куда поедем? – спрашивает Павел.

– А разве мы куда-то собирались?

– Надо поговорить, – он отвечает опять немного нервно. – Тогда на мой вкус. Тут место одно недавно открылось. Вполне приличное. Далековато, зато народу немного.

– Хорошо. – Я киваю.

Так это странно. Особенно странно, что после работы мне больше не надо никуда спешить, и я все никак не могу к этому привыкнуть. Долгое время после работы я забирала Владьку из садика, потом из «продленки» и тащила домой, попутно навьюченная сумками с продуктами. Кстати, муж тогда у меня еще был. Потом, когда муж свалил, я все равно торопилась домой, потому что надо было готовить ужин и кормить кота. Теперь Владька наконец научился кормить кота и при случае сделать себе яичницу с колбасой, хотя он все равно ждет, чтобы я вернулась и что-нибудь ему приготовила.

Между тем мы уже выехали за черту города и движемся, кажется, по направлению к кладбищу. Там бабушка моя похоронена.

– А куда мы вообще-то едем? – немного испуганно спрашиваю я.

– В кафе «Сказка». Я не так давно снимал там свадьбу. Друг женился, поэтому я и согласился. Вообще-то я студийный фотограф.

То есть он попытался сообщить мне, что не разменивается по мелочам. Что он профессионал. Хорошо. Что дальше и при чем тут я? Если он хотел поговорить о маме, вовсе не обязательно было сообщать такие подробности.

– Там уютно и тихо, – добавляет Павел.

Наконец в лесной просеке появляется эта самая «Сказка», к которой ведет дорога, украшенная по обочинам небольшими елочками с праздничной иллюминацией, наверное, еще с Нового года. А возле самого входа в кафе стоит деревянный кот, а может быть, лев и толстой лапой указывает на дверь: вам сюда. Мы входим.

Внутри и правда уютно и очень необычно – под потолком клетка с двумя канарейками, вдоль стены аквариумы, в которых плавают огромные рыбы с выпученными глазами. Они беззвучно открывают рты, будто силясь что-то сказать. Павел помогает мне снять пальто и устраивает его на вешалку. Меня все это немного смущает, хотя он всего лишь сын моей школьной подруги. Я видела его на фото – маленького и голенького, с трогательными «веревочками» на ручках и ножках. Где теперь тот мальчик? Исчез? Или спрятался внутри этого странного парня в слегка помятом шерстяном пиджаке с подвернутыми рукавами?