Я люблю.Бегущая в зеркалах - читать онлайн книгу. Автор: Мила Бояджиева cтр.№ 85

— Я удовлетворен, Луми — мои руки помогли делу мира и прогресса. Но… ведь мы же знаем, коллега, что последствия нашей деятельности пока непредсказуемы. Возможно, честнее просто «зарезать» своего пациента, чем обречь его на неизвестность, — размышлял Динстлер.

— Честнее, но малоэффективней. Для прогресса, естественно, улыбнулся Луми. — Не тревожьтесь, шеф, эти люди знают, на что идут. Они готовы пожертвовать значительно большим чем жизнь, если бы располагали, конечно. Это не наемные исполнители — это идейные камикадзе. Жертва во имя идеи манит и окрыляет их.

Слова Луми касались и двух следующих пациентов — мужчины и женщины, прибывших к Динстлеру с аналогичной задачей — приобрести сходство с неким анонимным фото. Женщина уже не молодая, но очень красивая с породистым лицом кинозвезды 30-х годов, привезла даже видеоролик, на котором любительской камерой был снят ее «донор» (как условно называли они прототип будущего двойника) — полная, некрасивая домохозяйка, окапывающая и поливающая розы возле своего дома. Они все оглядывалась и улыбалась в объектив, сверкая очками и обнажая безупречные зубные протезы.

— Неужели вы хотите жить в таком теле, мадам? Подумайте хорошо. Ведь она тяжелее вас килограмм на двадцать, а рябинки на коже, фальшивые зубы… А само лицо! Это же варварство. Я просто не могу портить ваши черты — они безупречны, — запротестовал Динстлер.

— Нет, док, я хочу жить не столько в этом теле, сколько в этом доме. Пленка черно-белая, и вы не обратили внимания на цвета — дом-то Белый», многозначительно улыбнулась мадам, показывая на застывший на экране стоп кадр. Впрочем, это шутка.

…Динстлеру было интересно работать, других способов заполучить пациентов для эксперимента у него не было. «Вот тебе, Пигмалион, и подпольный бизнес. Не зря мне Лас-Вегас за этим шлафроком мерещился», думал он, облачаясь в мягкий велюровый халат. В ванной плескалась вода и голос Ванды упоенное выводил леграновскую «Lave Story».

Девочка спала в отдельной комнате с няней, чтобы не тревожить покой и без того переутомленного Профессора. Ванда обрела прежнюю форму и даже из ванны появилась в домашних туфельках, состоящих из пухового помпона и высокой деревянной «шпильки». Ее несколько обижало отсутствие у мужа всякого интереса к дочери, но это бывает, пока малыши немного не подрастут. В остальном же ее Готл был вне всякой критики и она никогда не позволяла себе домашней расхлябанности, принятой в доме Леденцев — всех этих замызганных халатов, стоптанных шлепанцев и мелкой неряшливости. Муж заметил, что готовясь ко сну, Ванда причесалась и даже немного подвела тенями веки. Кружева пеньюара едва прикрывали отяжелевшую грудь и дурманящее облаком пряных духов окутывало соблазнительницу. — Я видела тебя сегодня в спортзале, дорогой, большие успехи. Пигмалион не может быть хлюпиком и аскетом. Ему дает силу сверхчеловеческое жизнелюбие, — Ванда села на кровать так, что пеньюар распахнулся до бедра, показывая загорелые крепкие ноги. — Смотри-ка, — она оттянула носок с белым помпоном и задрала ногу, — это наш новый кварц «Филлипс» — потрясающий экваториальный загар.

Но Готл выглядела отяжелевшим и абсолютно невоспламеняемым.

— Ты что, прошел противопожарную обработку? Можно на елку вывешивать? — удивилась Ванда, уже привыкшая к трудовым успехам мужа в работе и отдыхе.

— Ванда, ты видела мою Мадам? Она завтра выписывается…

— А что, есть претензии? По-моему, отличная получилась грымза, ничем не лучше «донора».

— Именно — грымза! Я ведь не этого хотел, вспомни. Совсем, совсем другого. Я представлял, что в моем парке, как в Эдемском саду будут прогуливаться безупречно прекрасные люди, готовясь к новой жизни, без унижения и комплексов. Я даже воображал себя лауреатом какой-нибудь необычайно престижной премии, основоположником сети «салонов счастливых преображений» по всеми миру… Такая розовая голливудская мечта. Кажется, я и не заметил, как похоронил ее…

— Ну вот еще, рано панихиду заказывать. Ты работаешь — оттачиваешь метод, пробуешь — без этого все равно никуда не деться. И еще вместо тюрьмы за такие делишки получаешь деньги. А зачем тебе знать о дальнейшей судьбе этих людей? Ты же не заразил их раком и не сделал этими… как их роботами!

— Ты всегда говоришь немного не о том, но так убедительно, что я забываю, что, собственно, хотел услышать. Наверное, это у нас такая получилась игра — я подставляю больное место, зная, что получу удар по здоровому. Что, собственно, отвлекает — оттягивает боль.

Ванда заметила, что муж несколько расслабился и воспользовалась моментом.

— Милый, — игриво промурлыкала она, протягивая руку. — Вот сейчас сам, чтобы я опять не ошиблась, покажи то самое «здоровое место», по которому я могу точно ударить…

А через несколько дней Динстлер пропал. До вечера никто его не хватился и лишь поздно ночью обеспокоенная Ванда рискнула воспользоваться селектором бункера. Но и там никто не ответил. Она обошла дом, допросила дежурного врача, но с того момента, как после завтра Динстлер, предупредив, что ненадолго вызван к Леже, отбыл из клиники, его никто не видел. Почуяв неладное, Ванда дозвонилась Арману. Профессор, разбуженный после тяжелого рабочего дня долго не мог понять с кем говорит и категорически заверил, что не только не видел уже три месяца Динстлера, но и не планировал такой встречи в ближайшем будущем.

Через три минуты в кабинете шефа появился вызванный Вандой Луми. Женщина дрожала, тщетно кутаясь в тонкий пеньюар, на перепуганном лице, блестел слой ночного крема. «Инженер» понял все с полу-слова и попросив Ванду сохранить пока инцидент в тайне, исчез.

Весь следующий день она оставалась в спальне, сказавшись больной и сообщим заместителю Динстлера о внезапном деловом отъезде шефа на симпозиум. Она не позвонила в полицию и боялась включить телевизор, представляя ужасающие сообщения в сводке дорожных происшествий. Она не хотела никого видеть, опасаясь выдать свою тревогу или проговориться. Ванда молилась святому Флориану, о котором не вспоминала последние двадцать лет: она просила вернуть ей Готла.

Мио Луми подкатил к дому на незнакомой машине и вместе с ним, уставший и слегка озабоченный, как и полагается участнику скучного научного собрания, появился Динстлер.

— Спокойной ночи, Док. Мне кажется, жена нуждается в вашем обществе больше меня. Отдыхайте, а завтра нам придется обо всем серьезно поразмыслить.

…После того, как Ванда, наконец успокоилась, выдав душераздирающий монолог из упреков и страстных признаний, Готл занял «трибуну». С видом матерого «босса» он расположился в кресле-качалке: небрежная поза нога на ногу, тонкая ароматная сигара, каменное лицо бывалого пройдохи.

— Дело в том, крошка, что все твои попытки уложить меня на лопатки, абсолютно беспомощны. Ни разу не было даже «тепло»: ни тайных свиданий, ни секретного гешефта, ни «закидонов» капризного гения, как ты предполагаешь, у меня нет. — Он выдержал паузу, пуская дымовые кольца и наслаждаясь любопытством Ванды. — Меня элементарно похитили! И если бы ни Луми, возможно, я навсегда исчез бы из сюжета твоей жизни, а может, из этой страны вообще.