Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев - читать онлайн книгу. Автор: Дебора Макдональд, Джереми Дронфилд cтр.№ 27

Днем того же дня Дзержинский послал машину за Робинсом и Локартом и распорядился, чтобы его заместитель Яков Петерс провел их по местам проведения облав.

Петерс был незабываемым персонажем. Латыш по рождению, он был фанатичным революционером. Несколько лет он прожил в изгнании в Англии и в 1911 г. привлечен к суду в Олд-Бейли в качестве одного из участников осады дома номер 100 на Сидней-стрит в Лондоне, в ходе которой бандой радикалов были застрелены трое полицейских. С Петерса было снято обвинение в убийстве, и в 1917 г. он возвратился в Россию, чтобы принять участие в революции. У него было широкое круглое лицо со вздернутым носом и ртом с опущенными вниз уголками, похожим на серп; он смотрел на мир напряженными горящими глазами. Как чекист он был совершенно неумолим, не испытывая жалости или душевного волнения. Если нужно, он мог казнить и пытать, но не получал от этого удовольствия. Безопасность государства – вот что было важным, и подобно Ленину и Дзержинскому он считал, что террор – самый эффективный способ ее обеспечить ^[149].

Но он был воспитанным человеком и умел держаться учтиво. В этом же году Локарту придется узнать Якова Петерса гораздо ближе, и, несмотря на все, что он знал об этом человеке от людей, которых тот без долгих рассуждений обрекал на пытки или смерть, и все то, что Локарт сам перенес при «общении» с ним, ему было трудно испытывать к нему неприязнь.

Петерс имел слабость к англичанам и американцам, и ему нравились Локарт и Робинс. Казалось, он получал удовольствие от того, что водит их из дома в дом по Поварской улице, демонстрируя им трупы и разрушения – результат безжалостного обращения ЧК с контрреволюционерами. Локарт не мог найти в себе большого сочувствия к убитым и наказанным; убогость и запустение, которые они создали и в которых жили в этих роскошных, комфортабельных домах, – грязь повсюду, разрезанные ножами картины, фекалии на коврах – вызывали в нем отвращение ^[150]. В этом районе он жил в те времена, когда работал в консульстве. Они с Джин снимали квартиру всего через улицу от этого самого места. Эти дома, загаженные и находящиеся в состоянии упадка, принадлежали его соседям и знакомым.

Но женщина, застреленная в гостиной дома Грачевой, вызывала совсем другие чувства. Проститутка или нет, она была молода и, очевидно, ни в чем не виновата. Петерс холодно заметил, что, возможно, к лучшему, что она погибла, но почему сделал такой вывод: потому ли, что она была проституткой, или просто потому, что была не очень привлекательной, – не сказал ^[151].

Это был день, который останется в памяти Локарта навсегда. Он доказал следующее: большевики, несмотря на все их колебания в отношении войны, были способны закрутить стальные гайки на своих городах. Они могли создать и мощное государство. В тот момент, однако, не было ясно, являлась ли такая перспектива обнадеживающей или ужасающей.

Воскресенье 21 апреля 1918 г.

Россия снова зазеленела. Снега растаяли, и на деревьях, которые мелькали за окном поезда, распускались почки.

Мура надолго застряла в Петрограде, и ей было странно снова находиться в движении. Приблизительно в это время в прошлом году она ехала в Йендель в надежде на то, что революционное безумие закончилось и мир снова успокоился. Теперь дорога в Йендель была отрезана, а мир снова скатился в безумие, которое невозможно вылечить. Она задавала себе вопрос, увидит ли когда-нибудь своих детей. Мура была готова признать, что у нее не очень хорошо развит материнский инстинкт, но, по собственной оценке, она любила своих детей. Любила ли она их настолько, чтобы пожертвовать собой ради них, – это еще не подверглось испытанию ^[152].

Поезд тащился в Москву долго – весь день и всю ночь, вызывая в памяти воспоминания о бесконечном путешествии в фамильное поместье Березовая Рудка, когда она была ребенком. Поместье находилось почти вдвое дальше от Москвы, и после смерти ее отца уже не было радости от конца пути. Как все изменилось теперь во всех отношениях! С каждой оставленной позади милей приближался момент, когда она наконец увидит Локарта.

Поезд замедлил ход, проезжая по северному пригороду Москвы, сердце Муры забилось немного быстрее. Как только он, дернувшись, остановился на Николаевском вокзале ^[153] в облаке пара и дыма, она взяла свой саквояж, поправила юбку и шагнула на платформу. Ей галантно помог Джордж Ле Паж, крепкого телосложения, бородатый и общительный офицер военно-морского флота, который ехал на том же поезде. Ле Паж был сотрудником миссии Френсиса Кроуми и приехал в Москву по срочному делу к Локарту.

Ситуация в военно-морской сфере складывалась не очень хорошо и для англичан, и для русских. Кроуми – Старый Кроу (в переводе с английского дословно: старая ворона), как называла его Мура, был подавлен последние две недели, так как ему в конце концов пришлось уничтожить свою любимую флотилию подводных лодок. В начале апреля было получено подтверждение, что Германия отправляет армейский дивизион, чтобы захватить контроль над Финляндией, где все еще продолжался конфликт между красными и белыми финнами и русскими войсками. Флотилия Королевского военно-морского флота, все еще укрывавшаяся в Гельсингфорсе после отступления из Ревеля, находилась под угрозой. В отсутствие боевых экипажей не было никакой возможности привести субмарины в движение. 3 апреля Кроуми отправился в Гельсингфорс. Тамошнее бизнес-сообщество, которое помогало финансировать немецкое вторжение, предложило ему пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, если он помешает Красному флоту русских предотвратить высадку немцев. Стань Кроуми наемником, он мог быть богатым человеком – не так давно один русский белогвардеец, настроенный против большевиков, предложил ему пять миллионов, если он передаст флотилию Белому движению ^[154].