Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев | Дебора Макдональд, Джереми Дронфилд | страница 122 | LoveRead.ec

Переводческая работа Муры давала ей постоянный, но скромный доход. Она добилась значительных высот как переводчица произведений Горького и Чехова и получила яркие рецензии. Л. П. Хартли назвал ее одним из самых удачливых переводчиков трудов Горького и похвалил ее за ее прекрасный перевод его «Отрывков»^[856]. Ее работа не всегда была хорошей; нуждаясь в деньгах, Мура бралась за все, что могла получить, к чему ее сердце лежало не всегда. Некоторые ее переводы менее значительных произведений были урезанными (иногда она пропускала целые предложения и абзацы, если они требовали слишком большого напряжения), и от этого страдала ее профессиональная репутация. Но работа по-прежнему поступала, потому что издатели не могли не поддаться на ее уговоры^[857].

И хотя Мура всегда много работала, она так и не приобрела способность быть аккуратной – или даже просто ответственной – с деньгами. Без регулярной помощи от таких людей, как Горький, Уэллс или Корда, ей постоянно не хватало денег, и она не умела распоряжаться ими разумно, когда все же получала их.

В 1963 г. поднялась плата за ее съемную квартиру на Эннисмор-Гарденз, 68. Она больше не могла ее себе позволить. Мура не испытывала ни малейшего смущения по этому поводу; она стала одной из тех выходцев из высшего общества, которые превращают свою нужду в профессию. (Локарт был еще одним таким представителем.) У нее было много богатых друзей, и она никогда не терзалась угрызениями совести по поводу того, что за нее платят другие. Издатель и помощник Гамиша Гамильтона Роджер Мачелл однажды приехал к ней на Эннисмор-Гарденз на один из ее званых вечеров и увидел ее выходящей из такси. Она заключила его в свои медвежьи объятия и болтала с ним, стоя на тротуаре несколько минут, в то время как счетчик такси работал. Потом она повернулась и вошла в дом, оставив его одного со стоящим на холостом ходу такси и ожидающим платы водителем. Мачелл поступил так, как любой джентльмен, – заплатил за проезд^[858]. Много раз Мура таким образом уклонялась от расплаты с таксистами. Несмотря на нехватку денег, Мура всегда обладала обаянием, наглостью и находчивостью, чтобы жить, не слишком ограничивая себя. Она никогда не ездила на автобусах и не отваживалась спускаться в метро.

Квартплата – другое дело. Поискав новое жилье, она нашла более дешевую квартиру на втором этаже симпатичного дома в стиле Эдвардианской эпохи по адресу 211, Кромвель-Роуд и в мае 1963 г. покинула квартиру, в которую въехала в 1939 г. Переезд был таким событием, что о нем сообщалось в колонке Пенденниса газеты «Обсервер»: «Стук стали по дереву эхом отдавался в пустой комнате… Мура Игнатьевна в халате в голубой горошек разбирала бумаги из старого дивана, которые не доставала, по ее словам, по крайней мере 20 лет». Переезд Муры, говорилось далее, означал исчезновение «еще одной лондонской достопримечательности». Имена тех, кого развлекали здесь на протяжении стольких лет, звучали как эпитафия: Уэллс, Моэм, Артур Кёстлер, Эрнст Хемингуэй, Андре Жид, Уиль ям Уолтон, Гарольд Николсон, Грэм Грин, Роберт Грейвс, Бертран Рассел… Все они приходили «не ради изыска ее обстановки, а ради ее общества и сердечных медвежьих объятий, которые она раскрывала от всей своей русской души»^[859]. Некоторые мужчины ее возраста страстно желали чего-то большего. Бертран Рассел, который впервые встретил ее в квартире на Кронверкском проспекте в 1920 г., сказал после смерти Уэллса: «Буду рад, если она займет место в моей постели»^[860].

Ее сфотографировали в новой квартире для газеты «Обсервер», утомленную, но неунывающую среди наполовину распакованных вещей.

Ее ближайшие друзья беспокоились за нее. Муре только-только исполнилось 71 год. Все знали, что ей всегда не хватало денег, но вынужденный переезд потряс их. Ее положение, вероятно, было серьезным. Питер Устинов показал пример: щедро внеся тысячу фунтов стерлингов, он предложил всем Муриным друзьям внести свой вклад. Деньги дали все, некоторые – довольно большие суммы, и в итоге набралось около шести тысяч фунтов стерлингов^[861]. Устинов организовал собрание, на котором ей торжественно был вручен чек.

Мура была благодарна, растрогана и переполнена любовью ко всем своим добрым друзьям. Она расчувствовалась и тут же устроила с размахом несколько вечеринок. Три ночи подряд все ее ближайшие друзья, равно как и менее близкие друзья, случайные знакомые и все их постоянные спутники толпились в ее новой квартире и праздновали вместе с ней. Веселье закончилось, когда она спустила все деньги и осталась, как всегда, без гроша^[862].

Когда Мура начала красть в магазинах, ее друзья встревожились еще больше. В декабре 1964 г. ее поймали на краже в универмаге «Хэрродс». Она взяла зонтик, футляр для очков и другие вещи (которые спрятала в зонтике) на общую сумму девять фунтов семь шиллингов. Она попросила мирового судью учесть предыдущую кражу «несессера и других товаров» из магазина на Слоун-сквер. В полиции оценили ее доходы – две тысячи фунтов стерлингов в год – как доходы обеспеченной женщины; соответственно на нее был наложен приличный штраф в размере двадцати фунтов стерлингов плюс девять гиней за расходы^[863].

Вещи, которые она украла, были предназначены на подарки друзьям, как утверждала Мура, а у нее не было наличных, чтобы заплатить за них. Это благородное намерение было несколько подпорчено, когда в другом случае она жалобно сказала Бобу Бутби, что в зонтике «был всякий хлам». Бутби спросил ее, зачем же она воровала хлам. Это ее не развеселило. Гамишу Гамильтону она доверительно сообщила, что все это вызов – «чтобы противопоставить мои мозги их мозгам»^[864]. Когда-то существовала ЧК, потом появились МИ-5, КГБ и объединенные мозги европейских разведывательных служб; теперь остались лишь лондонская полиция и сотрудники универмагов Найтсбриджа. В конечном счете ей пригрозили тюрьмой, и она пообещала бросить эту привычку. С той поры ее друзья получали меньше подарков.