Дрожа, я ковыляю вдоль стены здания, сворачиваю за угол и вижу еще одну надпись: «Начало очереди на такси». Очереди нет. Под знаком стоит единственная машина. За рулем вроде кто-то есть, хотя точно не разглядишь, окна запотели.
Я неловко подхожу ближе – треклятые сланцы успели натереть мне подошву – и стучу в окно.
Оно чуть приоткрывается, и я вижу улыбающееся коричневое лицо.
– Куда тебе, милая? – спрашивает водитель.
Он сикх, на голове у него намотан черный тюрбан, по центру которого приколот значок с логотипом компании. Смесь индийского акцента с характерным северным говором чуть не заставляет меня рассмеяться.
– Мне…
А куда мне, собственно? В Лондон?
Нет.
– Мне в Стеклянный дом. Это коттедж недалеко от Стейнбриджа. Знаете Стейнбридж?
Он кивает и откладывает газету.
– Ага, знаю. Запрыгивай, милая.
Несмотря на пронизывающий холод, я медлю в нерешительности.
– А сколько это будет стоить? У меня только двадцать фунтов.
– Вообще, обычно двадцать пять… – Он смотрит на мои синяки. – Но тебе скидку сделаю.
Слава богу. Я растягиваю губы в улыбке, опасаясь, как бы замерзшее лицо от этого не треснуло.
– С-с-спасибо.
Это не заикание, это у меня зуб на зуб не по-падает.
– Садись, милая, а то в ледышку превратишься.
Он открывает заднюю зверь. Я сажусь.
Тепло окутывает меня, словно кокон. Пахнет старым пластиком, хвойным освежителем воздуха и табаком – обычный запах всех такси на свете. Мне хочется свернуться калачиком, заснуть и никогда не просыпаться.
Я путаюсь в ремне безопасности. Пальцы дрожат. Я осознаю, насколько я устала и как ослабела за эти дни. Водитель оглядывается, поверяя, пристегнута я или нет.
– Извините. Извините, я сейчас.
– Ничего, милая. Не спеши.
Наконец ремень застегивается с приятным щелч-ком. Я откидываюсь на спинку и перевожу дух. Все мышцы болят от усталости.
Сикх заводит мотор. Я закрываю глаза. Меня здесь нет.
– Эй, милая. Просыпайся.
Я моргаю, пытаясь сообразить, где нахожусь.
Машина стоит неподвижно.
– Приехали, – сообщает водитель. – К самому дому я не могу подвезти, там дорога перекрыта.
Я протираю окно и смотрю. Действительно, въезд на ведущую к дому грунтовку загораживают два алюминиевых барьера, связанных полицейской лентой.
– Ничего, – говорю я и протягиваю ему смятые бумажки. – Двадцать, правильно?
Деньги он берет, но смотрит на меня в сомне-ниях.
– С тобой все будет нормально, милая? Похоже, что там и дом закрыт.
– Ничего, я разберусь.
А разберусь ли? Придется. Должен быть способ залезть внутрь. То есть, конечно, дом закрыли, но вряд ли сделали из него Форт-Нокс. Все-таки стеречь его тут особо не от кого.
Водитель нервничает. Он стоит и ждет с открытым окном, глядя, как я огибаю полицейский барьер. Только этого мне не хватало – чтобы кто-то наблюдал, как я в сланцах плетусь по снегу в лес. Я опираюсь на барьер, чтобы меня не шатало, и машу рукой, чтобы он ехал.
– Может, тебя подождать? – кричит он мне. – Могу подбросить до Стейнбриджа. Денег не возьму, мне все равно туда надо.
– Нет, спасибо! – кричу я и стискиваю зубы, чтобы не стучали. – Большое вам спасибо. Всего хорошего.
Он неохотно закрывает окно и уезжает. Красные габаритные огоньки подсвечивают падающий снег и растворяются в синих сумерках.
Господи, как же далеко идти от шоссе… Я и забыла, как далеко. Когда возвращалась этой дорогой с пробежки, было тяжело: ноги к тому моменту устали и я подмерзла. Но тогда мелкие неприятности не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытываю сейчас. Что случилось с моими мышцами за эти несколько дней?! Я не прошла и половины пути, а ноги уже трясутся. Хотя сланцы натерли ступни до крови, боли я не чувствую – все онемело от холода. Только вижу красные потеки, которые смешиваются со снегом.
Зато грязь замерзла и не липнет тяжелыми комьями, как в тот раз.
В какой-то момент я попадаю в канаву, под ногой трескается лед, и я по щиколотку проваливаюсь в воду. У льда такие острые края! Я скулю, выдергивая ногу. Звук похож на жалкое пищание мыши, которую схватила сова.
Мне холодно. Мне очень, очень холодно.
Надо двигаться вперед. Я на полпути. Возвращаться бессмысленно. Даже если я поймаю на шоссе машину, куда мне ехать? В больницу, в распростертые наручники Ламарр? Нет, раз уж сбежала, остается идти до конца.
Обхватив себя руками, я усилием воли заставляю ноги передвигаться, благодаря бога и Нину за синий кардиган, который не дает мне замерзнуть насмерть. Ветер завывает в кронах деревьев, с сосновых лап осыпается снег.
Еще шаг.
И еще один.
Я не знаю, далеко ли идти. В доме никого, значит, свет не будет служить мне маяком. Я не знаю, сколько я уже иду. Только понимаю, что идти надо, иначе я умру.
Еще шаг.
В голове сменяют друг друга картины.
Фло с искаженным от страха лицом поднимает ружье.
Перепуганная Нина окровавленными руками пытается остановить кровотечение.
Джеймс в луже собственной крови.
Теперь я понимаю, почему он так смотрел на меня, что пытался спросить.
Он хотел знать, как я могла. Зачем я заманила его на смерть.
Он приехал из-за меня. Потому что я попросила.
Так просила я или нет?
Я понятия не имела, что Клэр выходит замуж именно за него, пока не села к ней в машину. То есть, когда было отправлено первое сообщение, я не знала. Так зачем мне его звать?
Наверняка это Фло. Она единственная управляла всем процессом: рассылала приглашения, устраивала вечеринку на своей территории…
И она была в доме, когда уходили сообщения.
Она знала, что я на пробежке.
Я снова вспоминаю странное, восторженное обожание, которое она питала к Клэр. Возможно ли, что она ревновала к Джеймсу? Чувствовала, что он крадет у нее подругу? А тут еще я подвернулась, обиженная бывшая пассия, бывшая лучшая подруга Клэр – идеальная кандидатура, чтобы повесить на меня убийство.
А потом, наверное, она поняла… Осознала, что уничтожила не только соперника, но и подругу.
Разрушила жизнь своей обожаемой Клэр.
И решила покончить с собой.
Господи, как я замерзла. И как устала… Вон поваленное дерево, может, присесть на него? Хоть немного унять дрожь в коленях?