По идее, звучало странно само замечание, учитывая, что они были не только похожи внешне, но и одеты, как в униформу, в серые «вареные» джинсы и полосатые футболки. Но я поняла, о чем он.
– По крайней мере, они обе разделяют один очень важный интерес, – подала голос Нина.
– Это какой же?
– Обеих интересует Клэр как центр всей нашей долбаной вселенной.
Том прыснул, я сдержала смех. Нина кисло улыбнулась и вальяжно потянулась.
– Ладно, позвоню-ка я своей старушке. – Она вытащила телефон и поморщилась. – Не ловит. А у тебя, Ли?
«Я Нора!» – хотела поправить я, но прикусила язык. Сколько можно всех одергивать.
– Сейчас гляну. – Я полезла в карман, однако телефон не обнаружила. – Странно. Куда он делся? С собой я его брала, еще пыталась на стрельбище залезть в «Твиттер»… Наверно, в машине оставила. Но вряд ли он ловит – пока было максимум полделения. Ты же дозванивалась со второго этажа?
– Ага. – Нина на всякий случай сняла трубку стационарного телефона, подергала за рычаг. – Этот так и не включился… Ладно, пойду наверх, может, с балкона хоть деление поймаю, сообщение пошлю.
– А что такого срочного-то? – спросил Том.
– Ничего. Просто… скучаю по ней.
И она пошла наверх, перешагивая через ступеньку. Том вздохнул и потянулся.
– А ты Брюсу звонить не будешь? – зачем-то спросила я.
Он покачал головой.
– Честно говоря, у нас с ним перед отъездом вышла… небольшая размолвка.
– А… – только и ответила я.
Никогда не знаю, что надо говорить в таких случаях. Сама я терпеть не могу, когда ко мне пристают с расспросами, и всегда предполагаю, что и другие так же. Но иногда людям, наоборот, хочется выговориться, и ты со своей вежливой сдержанностью представляешься им холодной и равнодушной. И хотя мне действительно не особо-то интересно слушать про чужие дрязги и мелкие проблемы, все же порой я не могу не подначить человека на излияния. Во мне включается писатель, который мысленно все записывает и раскладывает по полочкам архива для дальнейшего использования. И вообще, это любопытное чувство – как будто снимаешь стенку у работающего агрегата и смотришь, как что устроено. И, с одной стороны, испытываешь разочарование – ведь устроено все, как правило, очень банально, – а с другой – вращение этих внутренних шестеренок завораживает.
Беда в том, что на другой день человек начинает жалеть об излишней откровенности, причем злится не на себя, а на того, кто его откровения слушал. Поэтому я все же стараюсь держать нейтралитет и не поощрять попыток излить мне душу. Только отчего-то без толку, и то и дело на вечеринках кто-то зажимает меня в угол и начинает плакаться на жизнь и несчастную любовь: «а он мне говорит», «а она хлопнула дверью», «а потом мой бывший»…
Зачем они это делают, зная, что перед ними писатель? Разве они не понимают, что мы – падальщики, мы клюем трупы отживших отношений и забытых склок и даем им новые воплощения, по своей прихоти собираем и сшиваем новые истории.
И уж Том-то как драматург должен был это осознавать… Но нет. Скучающим тоном, который ничуть не скрывал затаенной в душе злости, он принялся жаловаться мне на мужа.
– Просто тут такое дело: Брюс фактически выпустил Джеймса на большую сцену, это ведь он ставил «Ложь в черном фраке» в… господи, когда это было-то? Семь лет назад или даже восемь! Ну и, в общем, не знаю, что там у них произошло, никогда не пытался расспрашивать, Брюс как режиссер вообще слывет человеком тяжелым… Короче, он, естественно, считает, что Джеймс ему многим обязан, а Джеймс, тоже вполне естественно, обязанным себя не чувствует. Брюса сильно задела вся эта история с «Кориоланом», и тот факт, что Имонн принял сторону Джеймса… А потом еще слухи пошли про него и Ричарда, а источник-то мог быть только один. Брюс клялся, что он это сообщение Клайву не посылал…
Для меня все это звучало как список людей, которых я никогда не видела, мест, в которых никогда не бывала, и постановок, о которых я в лучшем случае краем уха слышала. Из всего длинного повествования о театральных интригах я вынесла одно: у Брюса была с Джеймсом какая-то неприятная история, он зол и пытался запретить Тому ехать на девичник. Однако Том все равно поехал.
– Короче, хрен с ним, – наконец заключил Том, имея в виду то ли Брюса, то ли Джеймса.
Он подошел к полке, на которой выстроилась батарея бутылок: джин, водка, остатки вчерашней те-килы.
– Налить тебе чего? Джин-тоник?
– Нет, спасибо. Разве что просто тоник.
Том кивнул, вышел за льдом и лаймом и вернулся с двумя бокалами.
– Пей до дна, – сказал он мне с таким серьезным лицом, что сразу стал выглядеть лет на десять старше.
Я отхлебнула и поперхнулась. Нет, тоник в бокале, конечно, был, но и джина тоже изрядно. Стоило бы возмутиться, однако Том вскинул бровь так комично и так вовремя, что я лишь рассмеялась.
– Ну, выкладывай, – потребовал он, осушив свой бокал, – что там у вас с Джеймсом стряслось? Отчего вчерашняя сцена?
Ответила я не сразу. Не спеша отпила еще джин-тоника, размышляя, что бы сказать. Конечно, первым побуждением было отшутиться, только он ведь все равно вытянет – не из меня, так из Нины или Клэр. Лучше уж сейчас самой.
– Мы с Джеймсом… – Я покрутила льдинки в бокале, выбирая формулировку. – Мы были вместе.
Вот, сказала. Правду – хотя настолько неполную, что звучала почти ложью.
– Еще в школе, – добавила я.
– В школе?! Бог ты мой! Доисторические времена. Типа, первая любовь?
– Типа того.
– Но теперь-то вы друзья?
Что я могла на это ответить?
«Нет, я не видела его с того дня, как пришло то сообщение»?
«Нет, я так и не простила ему то, что он сказал и сделал»?
Просто «нет»?
– Не совсем. Просто как-то… перестали общаться.
Повисла пауза. Тишину нарушали только голоса Клэр и Фло из кухни да шум душа наверху – очевидно, Нина оставила попытки дозвониться до Джесс.
– То есть вы вместе учились? – спросил Том.
– Ну, вроде того. На самом деле познакомились, когда играли в школьном спектакле.
Говорить об этом сейчас было очень странно. Все-таки у взрослых не принято обсуждать друг с другом первый раз, когда тебе разбили сердце. Но с Томом это выходило как-то легко – как со случайным попутчиком, с которым можно поболтать и навсегда разойтись в разные стороны. В общем-то я и правда едва ли где-то столкнусь с ним после этого девичника. Так что в какой-то мере я даже испытала облегчение.
– Ставили «Кошку на раскаленной крыше». Джеймс был Бриком, а я – Мэгги. Есть в этом некоторая ирония…
– Почему? – спросил Том.