Война Моря и Суши - читать онлайн книгу. Автор: Александра Ковалевская cтр.№ 30

— Обдумаешь это на досуге. А сейчас запоминай — вот коды каналов связи, по которым ты, где бы ни находился, в два переключения выйдешь на меня или на того, кто связан непосредственно со мной.

По монитору побежали двенадцатизначные символы.

— Отложил? — спросил Эйджи, имея в виду долговременную память.

— Повтори, — попросил Валевский, чтобы убедиться, что запомнил правильно.

— Что бы ещё тебе вручить, кроме напутствия вернуться целым, а не урезанным, и не замороженным? — сказал Эйджи. — Я бы отдал Полосата, но бедняга помрёт от дерьмового воздуха дерьмовой Суши.

— Я бы взял Зелминь, — разоткровенничался Валевский, пытаясь отработать доверие друга, — но девушек отсюда не вытащить, для женщин сильные предубеждения опаснее реальной угрозы.

Ладно. Надеюсь скоро снова видеть всех вас. И ещё: дружище, понимаю, что прошу многого, но хоть издалека, присмотри за Леной: она так и не пришла в себя после исчезновения Серого. Пусть бы ты стал тем, кто принесёт ей добрую весть.

— Вижу, ты почти созрел, чтобы начать молиться богам Суши! — криво улыбнулся Эйджи.

«Кто знает, может, мне доведётся и это», — философски подумал Валевский, ещё не догадываясь, как близок к правде.

Я просто Мо — и ничего больше. Ещё подростком я поняла, как сильно родители колебались, оставить ли мне жизнь? Ненавижу! Чем дольше живу, тем больше ненавижу! Это от них я получила в наследство мозг, на котором не прочитывается большая часть зон кортекса. Врождённая аномалия. От таких, как я, избавляются. Всех смутило лишь то, что это был первый случай, единственный в рифе… возможно, во всех рифах. Они растерялись. Ещё бы: прогнозирование личности невозможно, как… как на заре человечества. Судьба за закрытым пологом, тёмная карта, пустая страница. Из меня мог получиться гений или идиот с одинаковой долей вероятности, патологическая убийца, дегенератка, сексуальная машина, тупица, маниакальная домохозяйка, — да что угодно… А вышло ещё хуже: уродка, гермафродит, оставленный лишь потому, что чудовищный, неслыханный гормональный сбой обнаружил себя не на двенадцатый день зачатия, а на двенадцатом году жизни. Я — уникум, подопытный зверёк, мне позволено жить лишь для того, чтобы снабжать фактами медицинскую профессуру. Уверена, что и после смерти отвратительное тело, к которому даже я привыкала с трудом, это тело не найдёт покой в конвекторе. Нет. Оно и после смерти будет служить учёному любопытству.

Ненавижу!

И — живу. Живу, живу — потому что не-жить — страшнее.

Небытие безысходно и непоправимо. А здесь ещё есть надежда. Сколько у меня их было, этих надежд! В раннем детстве кнопки вызова невероятно высоки, дотянуться до них — сложная задача. Зато какие возможности они сулят! Надежда — те же кнопки. Я живу рывками, сверхусилием заставляя мозг тянуться навстречу очередной мечте. Но вот пульт становится доступен. И я понимаю, что, по сути, для меня ничего не изменилось. Процветает «Нуво», моя лаборатория, моё детище. Открытия «Нуво» служат обществу Морских Колоний. Так говорят. Что ж. То, к чему я дотянусь в очередной раз, уже не будет просто научным прорывом. Это обещает освобождение для меня.

Настоящее.

Истинное.

Иногда я бываю почти счастлива. Когда завершаю очередную работу, как было с кибернитом.

Я позволила назвать кристалл, ха, нужно же и моим коллегам что-то делать.

И ещё папа…

Невероятный сплав ненависти к этому человеку и… непередаваемое чувство родственности. Возможно, даже благодарность за то, что всё-таки живу, дышу, мыслю… Мыслю! Вот оно — ключевое слово: мыслю — значит живу!

Отец держит на плаву.

Он сильно волнуется всякий раз, когда видит меня. Я чувствую его страдание. Капитан до сих пор решает задачу: прав ли, что оставил меня? Он тщательно скрывает это, но есть вещи, которые не обязательно знать, достаточно чувствовать. Странным было однажды открыть для себя, что чувства для человека могут значить так много. Очень много. Раньше я не понимала людей: рациональность не в состоянии объяснить все эти ужимки, недосказанности, настроения, чудовищную алогичность решений. С начала учёбы вокруг меня были лишь зрелые люди. Я не люблю вспоминать многие моменты, сопровождавшие мой рост и взросление. Пожалуй, все, кто был рядом, просто терпеливо и смиренно подчинялись, — редкое явление в обществе подводников. Спасибо папе — это он всё устроил. Он дал мне шанс выжить и не покончить с собой, прозорливо окружив именно такими людьми, которые в силах общаться с разумом напрямую, без посредников-чувств. Только на четвёртом десятке лет до меня стало доходить, что эмоции — это универсальная смазка трущихся частиц механизма всего мироздания. Я поздно начала чувствовать: ещё один несомненный признак уродства. Внутреннее соответствует внешнему. И наоборот. У меня так.

Я плохо знаю людей.

Сотрудников «Нуво» вряд ли можно считать людьми. Старые обломки со слуховыми аппаратами, искусственными челюстями и вживлёнными в сердце электродами. Всё это ходит, поскрипывая суставами, движется, заправляется витаминными коктейлями до сих пор, потому что у них есть главная для меня ценность — уникальные мозги. Я привыкла к этим человеческим реликтам. Моя юность прошла среди них.

Я плохо знаю ОСТАЛЬНЫХ людей.

Что ж, тем лучше для них. Если бы не надежда на освобождение, если бы не жажда вырваться из клетки уродливого тела, я могла бы пойти путём, подсказанным генералом Оберманном. Отец хочет войны. Сверхоружие — вот его мечта. Могла бы я осуществить её? Могла. До сих пор мозг Мо справлялся со всеми задачами, которые ставили перед лабораторией. Но сейчас я слишком занята, отец. И взволнованна. Непривычное состояние. Вот оно как бывает. Предчувствую, мой уход будет похож на бегство. Счастье, что мне это дано! Бежать, бежать без оглядки! Надежда, которая в сегодняшнем дне нереальна, но осуществима в завтрашнем дне. Когда-нибудь я смогу продолжить жизнь в новом теле!

Осталось недолго. Я на верном пути.

Странно, как быстро вызревает в человеке всепоглощающее чувство! Даже в таком уродливом, как я.

ОН явился!

Он — как озонированное дыхание вентиляторов в начале весны, как освежающая струя воды, как яркий прожектор: ОН! Он вошёл в лабораторию в первый раз — все обернулись на звуки его голоса. Не помню, что он говорил. Казалось, он дразнит, смеётся, зовёт на волю — прочь из стен, увешанных панелями чутких приборов, из леса прозрачных голографических экранов, до отказа заполнивших лабораторию. И мне стало тесно, как в клетке. И привычные стены сделались пленом. ОН! Я боялась смотреть в его сторону. Слишком плотно его окружали ароматы а, может, гормоны или флюиды — аура здорового самца, нереальная, метафизическая, — она в тот момент стала реальностью, и я обоняла, я чувствовала, почти осязала то, что окружало его.

Он!

Мне казалось, его появление здесь — невозможное, невероятное чудо, как падение небесной звезды на рабочий стол. Я искала след похожих эмоций на лицах сотрудников «Нуво», но не находила ничего подобного. Лица старых соратников не выражали ничего, кроме вежливого и заинтересованного внимания к представителю СУББОТ. Мой персонал старался самым наилучшим образом представить работу лаборатории. У нас есть что показать. Все были озабочены этим и только этим. В сравнении с прекрасным пришельцем лица лучших профессоров Союза потеряли остатки эфемерной привлекательности, которую накладывает привычка. Как будто кто-то снял с меня очки, делавшие окружающее сносным. Без этого флёра смотреть в лица людей, которым я безраздельно доверяла, стало неприятно до боли. И… я так и не решилась обернуться к гостю. Ему не нужно видеть моё лицо… Достаточно горбатой широкой спины, красноречиво свидетельствующей о том, что анфас будет ещё страшнее… Случись мне прочесть даже лёгкую тень испуганного недоумения или брезгливости в межбровье, в складках его благородного высокого лба, в глазах — сияющих, лучезарных — и рану в сердце не залечить ничем. И все талисманы Колоний будут бессильны. Нет. Этому не бывать. Я украдкой рассматривала его в отражении экранов…