Ему не надо было об этом напоминать, и хотел он не меньше нее провалиться в сладкое забытье любовного отдыха, когда все в радость – долгие часы, проведенные в дороге, не лучший номер в отеле и недожаренный стейк с дешевым вином. Главное должно было происходить между всем этим, то, что сужает пространство, укорачивает время. Но они до сих пор не попробовали прожить вместе хотя бы сутки. Вначале, когда все бушевало на поверхности хаотично и радостно, он тянул ее в какие-то дали, к морям-океанам, но она отнекивалась и даже неожиданно резко отказалась провести с ним ночь. Как потом выяснилось, это была слабая попытка удержаться в рамках морали со смешным принципом – не сплю, значит, не подменяю, не допускаю, да, изменяю, но не до конца. При этом, конечно, она сама понимала глупость и ханжество подобного поведения. Но терзалась от этого не меньше. Помочь ей в душеспасительных метаниях он не мог. Они оба были дебютанты. Проживая в семьях второй десяток лет, романов на стороне не заводили и поэтому еще не чувствовали черту, за которую не стоило переступать. Они медленно подходили к этому опасному рубежу. Ей захотелось с ним заснуть и проснуться, ему – знать о том, как она проживает каждую минуту не связанной с ним жизни. Они уже озвучили запретные слова, уже попались на трусости и захотели вернуться в прежнее состояние игры, но не получилось. Они радовались и страдали, взлетали и падали – они любили.
Телефон не отвечал. Это было на нее не похоже. Она, как журналист-аналитик, понимала всю тяжесть его сегодняшнего положения. Глупая бабья ревность исключалась. Недовольство его зацикленным состоянием было понятным. Сожаление о том, что рухнули надежды на совместный отдых, тоже допускалось, но все это не могло быть, на его взгляд, причиной глухого молчания. Он мог позвонить ей домой. На самом деле он давно знал этот номер, как и домашний адрес. К стыду своему, пару раз попытался шпионить, желая подсмотреть, как выглядят ее муж и дочь. Жил он недалеко и частенько, сделав изрядный крюк, проезжал мимо ее дома, пытаясь разглядеть в светящихся провалах окон знакомый силуэт. В эти три дня, после приезда из Бостона, он ежедневно проезжал мимо ее дома, но дом казался необитаемым.
Он позвонил к ней на работу в журнал и попросил секретаря соединить его с миссис Аннет Бакли. Ему ответили, что ее нет, но он может записать сообщение на ее личный автоответчик, и она перезвонит. Это было вчера. За это время он оставил еще по крайней мере три весточки на ее мобильный. Аннет не отвечала. Всплеск злости, досады, тоски сменился тревогой, а поверх тревоги разрасталась ядовитая плесень сомнения: а вдруг это конец, что, если это разрыв? Последнее время все чаще звучали в ее словах жалобы на болезненную привязанность к нему, на саморазрушение от необходимости притворяться. Может быть, она просто сорвалась с семьей куда-нибудь на побережье, успокаивал он себя, чтобы не сидеть на привязи возможных свиданий. Скорее всего, это маленькая месть – освобождение. Ты не нашел времени, теперь ты не найдешь меня. Все – исчезла, уехала, растворилась. В глубине души он соглашался с тем, что Аннет имела право на такой ход, но жаль, ведь с завтрашнего дня он зарезервировал гостиницу на Островах. Агент уже сообщил номер рейса. Хотелось сделать сюрприз. После поездки в Бостон он неожиданно успокоился относительно дел, хотя объективно причин для оптимизма не было, но интуиция подсказывала, что выход найдется, не может не найтись.
Ближе к вечеру опять зазвонил телефон. На определителе был незнакомый номер, но показалось, что это каким-то образом связано с ней. Предчувствие не обмануло, но даже после разговора с детективом по имени Мэтт Дикси не хотелось верить, что речь шла о ней.
Детектив расследовал несчастный случай, произошедший на 93-й трассе, недалеко от Бостона, два дня назад. Пострадавшая была Аннет Бакли. Ее джип потерял управление на крутом повороте и сорвался в овраг. Последний телефон, по которому она попыталась дозвониться перед аварией, был его. Кроме того, уже после произошедшего на этот телефон продолжают поступать сообщения с того же номера. Детектив хотел бы встретиться с мистером Сержем Сагрине и задать пару вопросов.
Серж молчал. Детективу показалось, что прервалась связь.
– Вы меня слышите? Алло, алло…
Он восстановил дыхание, переждал спазм, сдавивший горло и спросил:
– Жива?
– Находится в коме. Врачи не дают никаких обещаний. Вы ее давно знаете? Я имею в виду, каков характер ваших отношений?
В голове у Сержа промелькнуло: «Это никому не надо, ничего не должно вылезти, только бы ищейка не пронюхал, иначе скандал».
Он очень спокойно объяснил, что знает миссис Бакли как замечательного журналиста, которая уже несколько лет пишет статьи, освещая работу их финансовой Компании. Он действительно часто звонил ей в последнее время, так как ждал материал, который мог бы помочь в работе с инвесторами. Вероятнее всего, она пыталась с ним связаться, чтобы сообщить о своем решении посетить бостонских клиентов. Возможно, именно поэтому она звонила ему с дороги, зная, что он в это время находится там. Детектив вроде удовлетворился услышанным и попросил разрешения еще раз позвонить, если возникнут какие-то вопросы. Серж согласился и повесил трубку. Руки дрожали, пробивал озноб. Сейчас он осознал, что не спросил, в какой она больнице, и тут же понял – этого делать было нельзя. Они ведь только профессиональные партнеры, даже не друзья, его волнение и заинтересованность могли показаться подозрительными. Что еще знает этот Дикси? Что еще он услышал на автоответчике? Обычно Серж никогда не допускал фамильярности и просто просил перезвонить, но скорее всего тон последних сообщений был далек от нейтрального.
Ему стало не по себе. Вместо того чтобы мчаться к ней, думать о том, что ее жизнь висит на волоске, он сосредоточен на собственной репутации и на одном-единственном желании – не дать сыщику докопаться до сути. Почему она оказалась позавчера в часе езды от этого чертового Бостона? Неужели решила, что он врет? Она звонила – значит, не собиралась нагрянуть неожиданно. Почему тогда не дала знать раньше?
Господи, о чем он думает, она может умереть! Стоп, надо приказать секретарше разыскать журналистку миссис Бакли, объяснить про аварию и дать задание выяснить у кого угодно – мужа, коллег, где лежит Аннет. Сделать это якобы для того, чтобы отправить от Компании букет в больницу и подписать коллективное пожелание скорейшего выздоровления. Когда будет известен адрес, он найдет способ, как увидеть ее.
Секретарша очень быстро принесла на подпись глупо выглядевшую в этой ситуации открытку с голубым зайцем, лежащим в кровати, под которым серебрилась надпись «Мы надеемся, что вскоре тебе станет лучше». Он сморщился, подписал и напомнил о цветах. Она ответила, что букет уже послан, а он спросил, далеко ли. Секретарша порылась в бумагах и назвала адрес клиники.
Госпиталь оказался частным и находился в получасе езды. Подъезжая, он плохо представлял, каким образом, не вызывая лишних вопросов, пройдет к ней, пропустят ли его вообще. В больничном парке было безлюдно, моросил дождь. Летняя зелень поблекла и уже начинала просвечивать желтизной. На одной из скамеек, втянув голову в плечи, сидел мужчина. По его согнутой спине, приклеенному к ботинкам взгляду не возникало сомнения – у него горе. Он промок. Вода стекала по волосам за воротник. Даже плечи не двигались, казалось, что он уже не дышит. Серж, проходя мимо по тропинке, ведущей к приемному отделению, замедлил шаг. Человек оставался неподвижен. Серж наклонился и задал вопрос – все ли в порядке и не нужна ли помощь. Ему хотелось удостовериться, что этот несчастный еще жив, слишком неестественной казалась его окаменелость. Ответа не последовало, как и хоть какого-то движения. Серж опустился на корточки и взглянул в лицо незнакомца. Тут же по спине пробежал неприятный холодок. На него смотрели широко открытые, мутные глаза. Но правильнее сказать – глаза не смотрели, они просто были. А человек с мертвыми глазами был ее муж, теперь он его узнал. Серж быстро вскочил на ноги и захотел отойти подальше, но был остановлен слабым голосом, который, скрипнув, просипел, как испорченный механизм: