«Хорошо, что спят, – думала она, – иначе пришлось бы останавливаться на каждом километре – поесть, попить, пописать, а потом опять – поесть, попить…»
За окном мелькали уже такие знакомые и родные картинки, которые не могли примелькаться по причине их живописности – сиреневые холмы, зеленые виноградники, голубые речушки и почти сказочные замки, как по мановению волшебника, внезапно появляющиеся то по одну, то по другую стороны дороги. При въезде в Париж она автоматически свернула на дорогу, ведущую к Девятнадцатому округу, где располагалась Paris Conservatoire, и только вопли проснувшихся детей, заметивших за окнами парк De la Villette, в котором они обожали гулять, заставили Лизу очнуться. Утихомирив детей, она свернула по направлению Шестнадцатому округу, где жил их маэстро. Его дом стоял на пересечении двух «композиторских» улиц – Rue Berlioz и Rue Pergolese, недалеко от респектабельной Аvenue Foch. Это было случайное, но знаковое совпадение. Ей пришло в голову, что после дядиной смерти, возможно, одну из улиц Парижа тоже назовут его именем. Дай бог, чтобы это случилось как можно позже, ведь уже девятый десяток пошел, и последнее время его здоровье пошаливает.
Когда Лизина «Ауди» подкатила к дому, дети пулей выскочили и понеслись к стоящему в дверях дяде.
«Неплохо выглядит», – подумала Лиза, глядя на старающегося удержаться на ногах под натиском облепивших его двойняшек дядю. Она обвела взглядом дом, сад. Тут ничего не менялось годами. Собственно, менять, как она считала, ничего и не следовало. Роскошный, легкий и светлый дом с удивительным зимним садом стоял в глубине небольшого садика. Казалось, что нет границы между деревьями, кустами и цветами вокруг дома и теми же деревьями, кустами, цветами внутри его. Прозрачные стены и потолок оранжереи растворялись среди зелени, делая границу незримой, и только растения внутри дома, выдавая свое экзотическое происхождение, устанавливали ее. Как хохолки диковинных оранжево-лиловых птиц торчали тут и там цветы бананового дерева, а перепончатые лапы пальм тянулись к сводчатому стеклянному потолку. Среди тропической зелени зимнего сада матово белел рояль, а его черный собрат занимал соседний зал. Они располагались друг с другом в относительной близости. Разделяющая их прозрачная стена отодвигалась, и тогда они напоминали черно-белый свадебный дуэт.
Дядя повел детей в кабинет, где собирался вручить им подарки, а Вероника, которая приехала раньше, бросилась к Лизе, троекратно облобызав родственницу. Из дальних странствий она привезла трофей – нового ухажера-китайца, который, как ни странно, немного говорил по-русски.
– Душа моя, – повиснув на Лизиной руке, зашептала на ломаном русском Вероника, – сколько лета, сколько зимы прошло. Скучала. Правда-правда…
– Сколько лет, сколько зим, – поправила Лиза. – А ты все молодеешь, и женихи твои тоже. А паренька как зовут? Повтори, извини, не запомнила.
– Можешь говорить ему – Ванья. Он думал, я думал – красивый русский имя дадим Хуйдзяу, чтобы русским нравилось.
– А Хуй… – и Лиза захохотала, – ой, прости меня! А имя Хуйдзяо не нравилось русским? Очень даже, вполне…
– Почему смеешься? Его папа, мама в университете русский учили. Он тоже русский понимает. Правда Ванья красивый? Совсем молодой. Любит меня сильно.
– А ты его?
– Я не люблю. Я обожаю.
Лиза захохотала, глядя на вдохновенно-блудливое лицо стареющей художницы.
– Вероника, я от тебя тащусь.
– Тащишь куда?
– Это русский сленг. Понимаешь?
– Не очень. Думаешь, мне надо поехать на родина?
– Ты считаешь Россию родиной?
– Конечно! Там есть наш дом. Дядя видел. Большой дом – как палац.
– Это уже давно не твой дом, не твой язык, не твоя родина.
– Но я там все очень люблю!
– Ты же ни разу в России не была!
– Уже поехали. Запрягай! Я правильно сказала?
Их разговор прервался приглашением к столу. Еда была заказана в русском ресторане, оттуда прибыли и официанты, которые в стилизованной одежде смотрелись как артисты ансамбля «Березка». Казалось, что они, подняв подносы над головами, сейчас поплывут, семеня ногами, по блестящему паркету, а потом, собрав грязную посуду, радостно бросятся в пляс. Дети посматривали на них с любопытством, но с еще большим любопытством они по десятому разу разбирали и собирали огромных матрешек, полученных только что в подарок. Конечно, к столу были поданы блины с красной и черной икрой, водка и разные пирожки, а на горячее – щи с кулебякой. Дети вяло ковыряли вилками в непривычных для них блюдах, зато китайский Ванья наворачивал и выпивал не хуже любого русского, а дядя, не замолкая, рассказывал об открытии новой России.
– Знаете, что поразило больше всего – изменились люди. Да как изменились! Много мыслящих и говорящих с тобой на одном языке молодых ребят. Много красивых женщин, даже слишком много. Вот-вот, правильное слово «слишком». Все в Москве чуть-чуть слишком – и хорошее, и плохое. Знаешь, что радует, – нет той хмурости и напряженности в лицах. Ты же помнишь, Лиза?
– Я в Москву ездила всего один раз в раннем детстве. Это была школьная поездка для отличников. Остались смутные воспоминания о зубчатом заборе на Красной площади и о страхе перед встречей с мертвецом в Мавзолее.
– Представь себе – он и поныне там, но к нему нет очереди. Вообще очередей нигде нет. А я помню, когда первый раз приехал в СССР, поразился длинным вереницам людей на улицах. Думал, что туристы к достопримечательностям выстраиваются, ну как у нас. Теперь действительно много туристов. Всего много – очень богатых и очень бедных, и слишком много машин. Люди стоят в огромных пробках часами, но при этом стараются покупать мощные автомобили. Что интересно: чем дороже машина, тем моложе в ней женщина. Хорошенькие – глаз не оторвать. А в ресторанах, представьте, очень вкусно кормят. Вот эти пирожки – берите-берите, я попробовал в уникальном месте. Ну что, нравятся? Догадайтесь, что внутри.
– Капуста! – выкрикнула Вероника, укусив пирожок.
– А вот и нет – соленые огурцы. Меня у Пушкина такими угощали.
– Я знаю! Нет, я знаю! – закричали наперебой двойняшки. – Мама нам читала про петуха, и кота, и рыбку. Мы тоже хотим к Пушкину в гости.
– Тишина! – скомандовала Лиза. – Дайте дяде сказать. Поэт Пушкин давно умер, а дядя сейчас нам объяснит, у какого Пушкина он был.
– Это ресторан такой напротив памятника поэту, называется «Кафе Пушкин». Вот, я даже карточку у них взял.
Лиза провела пальцем по золотому тиснению и улыбнулась твердому знаку в конце слова Пушкин. За этим столом только она одна могла оценить эту изюминку. Дядя разложил на столе несколько фотографий, на которых он позировал в каминном зале ресторана, возле книжных полок библиотеки, у аптекарской стойки. Лиза отметила, что его аристократическое лицо абсолютно соответствует интерьеру.
– Вы думаете, что это здание аутентично? Ан нет! Когда я узнал историю его строительства, то не поверил своим ушам и глазам. Оказывается, наш Шарль Азнавур пел песню, в которой он с русской девушкой Натали заходит в кафе «Пушкин» выпить шоколаду. А в Москве такого кафе никогда не было, и они его построили Пушкину в подарок. Ему 200 лет исполнялось. Нет, ну каково! Шарль спел, а они построили! И кормят там пристойно. Вот эти необычные пирожки я ел именно там. Наслаждайтесь!