– Да все, все, я никуда не буду ездить, сяду вон в подвале под гаражом и буду там сидеть! – вымученно засмеялся он. – Так будет нормально? Не было счастья, так несчастье помогло – остаюсь дома.
– Да, – кивнула она абсолютно серьезно. – И мне будет совсем спокойно и хорошо.
– Ну, как скажешь. Лишь бы ты была счастлива и спокойна, – продолжал натянуто хохотать Женька, целуя ее лицо.
Коваль прекрасно понимала, что он тут же и забудет о своем обещании, при первой же возможности рванет в город за какой– нибудь ерундой вроде букета для нее или новой машинки для Егора. Такой уж он человек...
* * *
Как удалось Грищуку пресечь шумиху вокруг резни в «Госпоже удаче», Марина не знала. Но факт остался фактом – пресса молчала, словно ничего не случилось. Коваль позвонила в управу полковнику через неделю после случившегося и предложила любые услуги, какие понадобятся, на что он только фыркнул:
– Я не беру взяток, Марина Викторовна! И хорошо помню, из-за кого погиб мой предшественник.
Марина покраснела, возблагодарив бога за то, что видеофоны есть пока только за границей. И еще – было интересно, о чем подумал Грищук, раз вспомнил погибшего подполковника Ромашина? Уж точно не о том, о чем она говорила...
* * *
Хохол вел себя на редкость спокойно, никуда не рвался, смирно сидел дома, возился с Егором, гулял с ним во дворе, читал книжки – словом, исполнял роль примерного отца и мужа. И только когда Марина с охраной садилась в машину, уезжая в город, он позволял себе выплеснуть злость, пиная то, что попадалось на пути, – от собак до железных ворот. Он завел себе даже огромную макивару, которую с остервенением колотил голыми кулаками, в результате чего костяшки пальцев постоянно были в ссадинах. Хохлу все время казалось, что охрана недостаточно внимательна, что двое телохранителей, неотступно следующих за Мариной, не всегда могут оценить обстановку, что водитель Юрка слишком вольно водит машину, потакая прихоти хозяйки и ее любви к быстрой езде... Да мало ли, что еще мог напридумывать в одиночестве мужик, лишенный возможности постоянно быть рядом с любимой женщиной. Зато когда Марина возвращалась, дома всегда ждал растопленный камин, чашка чаю, сигарета в пепельнице и Хохол, готовый лечь ей под ноги – только бы не уходила больше.
Команда готовилась к началу сезона, заехав на обновленную наскоро базу. Младич неотлучно находился там же, и Комбар с бригадой. Коваль приезжала несколько раз, смотрела тренировки и осталась вполне довольна подбором игроков. Матвей, правда, жаловался на то, что Младич прессует футболистов, запрещая даже звонки домой, а приезжих эта ситуация не устраивает, но Марина поддержала главного тренера:
– Вот начнутся игры, тогда все пойдет по-другому. Приедут семьи, снимем квартиры, а пока главное их дело – форму набирать, а не на телефоне висеть.
– А вы знаете, что он заставил моих пацанов собрать у всех игроков мобильники?
– Собрали? – поинтересовалась она, давясь от смеха, и Матвей кивнул:
– А то! У меня в сейфе лежат, даже бумаги пришлось кое-какие вынуть.
– Круто взялся господин главный тренер! – оценила Коваль, и тут до них донесся голос Младича, раздраженный и недовольный:
– И что?
– Мирослав Йожефович, жена заболела... – говорил кто-то из игроков. – Можно, я хотя бы позвоню?
– А ты ветеринар, что ли? Ну, позвонишь, и дальше? Ей сразу полегчает?
– Да хоть узнаю...
– Я же сказал – нет! – зарычал Младич, и Марина сочла своим долгом вмешаться, выйдя из номера Матвея:
– Что за шум?
В коридоре стоял Младич в своем неизменном «Армани» и один из полузащитников, высокий, худой Паша Литвинов.
– Так что происходит? – Коваль перевела взгляд на футболиста, и тот, потоптавшись, сказал:
– У меня жена заболела, Марина Викторовна, а ребенок маленький совсем. Можно мне позвонить домой, узнать, что там?
Она протянула ему свой мобильный:
– Иди к себе, звони, потом вернешь.
– Спасибо! – едва не выкрикнул он и быстро скрылся в своем номере.
Коваль укоризненно посмотрела на Младича:
– Что ты за зверь, Мирко? Неужели нет исключений?
– Нет! И в следующий раз я бы попросил... – начал он, но она предостерегающе покачала головой, давая понять, что не стоит продолжать дальше.
– А как ему играть, как тренироваться? Ты об этом не подумал?
– Здесь не Смольный институт для благородных девиц!
– Понятно. Но впредь постарайся подходить к каждому индивидуально, хорошо?
Младич отвернулся и пошел к себе, а Марина вопросительно посмотрела на Комбара, и тот тихо сказал:
– У него с женой какие-то непонятки, она вчера приезжала, так ругались – труба просто!
– Ясненько.
В дверь постучал Литвинов, вернул Марине трубку и снова поблагодарил.
– Ну, что дома? – спросила она, и он облегченно выдохнул:
– Да вроде лучше, и теща приехала. Спасибо еще раз, Марина Викторовна!
– Не за что.
Домой она вернулась поздно и сразу почувствовала неладное. Заглянула в гараж и не обнаружила Женькиного «навигатора»... «Башку оторву!» – решила Марина про себя, входя в дом и опускаясь на пуфик в прихожей, чтобы снять сапоги. Каково же было ее удивление, когда из кухни появился Хохол, сел на корточки и привычно взялся руками за голенище, расстегивая «молнию».
– Ты дома? – спросила Марина глуповато, словно не верила глазам и хотела подтверждения.
– А где мне быть? – пожал он плечами, стаскивая сапог и принимаясь за второй. – Ты ж запретила высовываться, вот я и не высовываюсь.
– А джип твой где?
– Севка погнал в сервис, там фара правая что-то подсела, да и жрать он много начал, пусть посмотрят. А ты что долго так? Егор ждал-ждал, да и уснул.
Марина почувствовала укол совести: ребенок совсем редко видел ее в последнее время, постоянно общаясь то с няней, то с Женькой.
– Я завтра никуда не поеду, – пообещала Хохлу и заметила, как он обрадовался этому заявлению. – Побудем все вместе, погуляем.
– Идем, я тебя кормить буду. – Женька помог ей подняться с пуфика, сдернул кожаную куртку и, обняв за плечи, повел в ванную. – Давай ручки помоем, – включив воду, он сам вымыл Марине руки, как будто она маленькая, вытер их полотенцем. – Вот так...
– А фартук повяжешь? – поинтересовалась она, подчиняясь его воле.
– Что за эротическая фантазия? – удивился Хохол.
– Нет, просто ты сейчас меня как ребенка: ручки помоем, кушать пойдем, за папу, за маму! – засмеялась Коваль, и он тоже улыбнулся:
– Ну и что? Может, мне приятно за тобой ухаживать. У меня ведь и нет никого, кроме тебя и сына.