Марина задумалась настолько, что не заметила, как вернулся Женька с таблетками и бутылкой минералки, опустился рядом на постель:
– Не спишь?
– Нет. Как там отец?
– Я им бутылку коньяка выставил, пусть стресс снимут. Ты меня прости, родная, но братца твоего я завтра же выкину отсюда, можешь на меня даже не смотреть такими глазами. Я с этой паскудой больше за один стол не сяду! – Женька осторожно приподнял ее голову и поднес к губам стакан с минералкой. – Я все сказал. К отцу претензий не имею, а этот пусть валит и спасибо тебе скажет, что подставилась вместо него.
– Женя…
– Я сказал – все! – отрезал Женька, наклоняясь и целуя ее. – Может, я к себе спать пойду? – прошептал ей на ухо.
– Нет… не бросай меня, – попросила Марина, касаясь пальцами его руки. – Я боюсь одна, боюсь умереть во сне…
– О господи, я тебя прошу – прекрати! – взмолился Женька, убирая с ее лица упавшую челку и заглядывая в глаза. – Не пугай меня, пожалуйста, я не могу этого слышать…
– Есть что-то, чего ты боишься? – через силу улыбнулась она, и Хохол пробормотал, пряча глаза:
– Есть… То, что тебя не будет со мной…
– Я всегда буду с тобой… – Марина закрыла глаза, крепко прижав к груди Женькину руку, и задремала, сквозь сон слыша размеренное дыхание Хохла возле своего уха.
Ночью, когда совсем отошла анестезия, стало невыносимо больно, так больно, что Коваль, привычная ко всему, не вытерпела и застонала. Чуткий Женька сразу же открыл глаза и навис над ней:
– Что, котенок? Болит?
– Болит… – прошептала она, закусив губу и крепко зажмурившись, чтобы хоть как-то отвлечься от разрывающей весь левый бок боли.
– Сейчас Генку приведу, он укол сделает, – Женька накинул халат и побежал вниз, забыв, что достаточно просто позвонить в коттедж охраны и попросить Гену зайти.
Они вернулись вдвоем, всклокоченный телохранитель достал из аптечки шприц и ампулу с обезболивающим, ловко наложил Марине жгут на плечо и незаметно сделал укол.
– Все, Марина Викторовна, сейчас пройдет.
– Спасибо, – проговорила она, зажимая место укола ватой. – Извини, что разбудили, Гена.
– Ерунда, – отмахнулся он. – Ничего страшного. Я свободен, Жека?
Хохол кивнул, и Гена вышел, прикрыв дверь. Сам Женька продолжал стоять у окна, сунув кулачищи в карманы халата.
– Жень… – прошептала Коваль. – Иди сюда…
Он вздохнул, вернулся в постель, осторожно обнял ее и зашептал на ухо:
– Как же ты напугала меня, родная моя, если б ты только знала! Я до сих пор не могу в себя прийти, как вспомню… Вот тебе и еще одна отметина от меня…
– Не думай об этом, ты же не виноват – ты пытался защитить меня, как умел…
Назавтра отец настоял на том, чтобы Дмитрий немедленно покинул не только дом, но и город, а Марина, в свою очередь, настоятельно попросила брата забрать с собой и Николая, которого уже свободно можно было перевезти на самолете. Племянник, конечно, возмущался и орал в трубку, что никуда не поедет, но Хохол объяснил ему все в двух коротких, но емких фразах, и Кольке ничего не оставалось, как подчиниться. Перед отъездом брат пришел к ней, улучив момент, когда Хохол отвлекся и куда-то вышел.
– Ты вправе не простить меня, Маринка… Но пойми – это мой сын, он единственный, я едва с ума не сошел, когда узнал, что произошло… Поверь, я очень жалею о том, что наговорил тебе…
Марине стало смешно – здоровый мужик лепечет какую-то ерунду, чуть не плачет от жалости к самому себе… Противно. Она дотронулась до его руки холодными пальцами:
– Дима, не надо. Я все понимаю. Но с сегодняшнего дня запомни – мы с тобой друг другу ничего больше не должны, я думаю, что отплатила тебе за то, что ты помог мне не сесть в тюрьму. И на этом все, больше мы с тобой не встретимся, я надеюсь. Если ты не отпустишь Николая ко мне, я пойму.
– Зачем ты так? – обиженно проговорил брат, поглаживая ее руку. – Я же извинился…
– Мне не нужны твои извинения, мне вообще от тебя ничего не нужно. И это ты прости меня за то, что я возникла в твоей жизни и своим появлением изменила ее. Поверь, знала бы, что так кончится, не стала бы начинать.
– Как знаешь… Но отца не отталкивай, Маринка, он ведь и так себя виноватым чувствует, так не усугубляй, ты ж грамотная девка у нас, – попросил Дмитрий, вставая. – А про Кольку… он ведь не ребенок, как сам решит, так и будет, тут я ему не указ. И еще… Если когда-то тебе что-то будет нужно, я помогу, не сомневайся, ведь мы с тобой родня.
– Дима, я поняла одну очень простую вещь: никогда мент и бандитка родней не станут, – насмешливо сказала Коваль. – При любом неприятном повороте событий из тебя прет ментовское нутро, и ты моментально забываешь, что я твоя сестра, а помнишь только то, чем и как я зарабатываю на жизнь. Поэтому не обижайся, братец, – никакой дружбы не будет. Но зла на тебя у меня нет, поверь.
Он постоял немного, словно хотел запомнить, как она выглядит, потом повернулся и вышел. Марина же, утомившись от столь напряженной беседы, откинулась на подушку и уснула.
Тем же вечером Дмитрий улетел в Москву, забрав с собой Николая.
– Папа, – поинтересовалась Коваль спустя неделю после всей этой истории, сидя в кресле перед камином и потягивая сок со льдом, – а скажи честно – ты меня осуждаешь за мой образ жизни?
Отец, уютно устроившийся с чашкой чая напротив нее, помолчал немного, словно пытаясь ответить на этот вопрос сначала самому себе, потом посмотрел на Марину каким-то виноватым взглядом и произнес:
– Дочь, я не в праве осуждать или хвалить тебя за что-то. Ты совершенно справедливо выразилась тогда, в больнице, когда мы впервые встретились, – ты сделала себя сама, без моего участия, без поддержки, советов, одобрений или порицаний. Как я могу теперь, обретя вместо брошенного когда-то трехлетнего ребенка взрослую, самостоятельную женщину, учить ее чему-то? Я говорил тебе – мой характер, но ведь это правда только отчасти, а в основном-то… Конечно, я не скрою, мне хотелось бы видеть тебя несколько в другой среде, чем эта, но что теперь жалеть о том, что мог бы, но не сделал? – он вздохнул, помолчал какое-то время, глядя уже не на дочь, а в камин, где тихо потрескивали березовые поленья, объятые красноватым пламенем. – Ты живешь так, как сама считаешь правильным…
– Тогда почему Димка вывернул мне все, о чем думал? Разве он, выросший в благополучной, полной семье, воспитанный нормальным отцом, может понять меня, выживавшую рядом со спившейся алкоголичкой? Если бы он только на миг, на сотую долю секунды поставил себя на мое место… Папа, ведь это нечестно – кому-то досталось все, а кому-то, как мне, – ничего? – Коваль отставила стакан на столик, подобрала под себя ноги и, укрывшись пледом, потянулась за сигаретами. – Я просто пытаюсь получить то, чего не было в моем детстве…