Преступления страсти. Месть за любовь - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 27

В былые дни, когда ты приходил ко мне ради греховного наслаждения, письма от тебя приходили одно за другим, и песни твои прославляли Элоизу, и имя мое колокольным перезвоном шло от улицы к улице.

Прощай, моя единственная любовь!»

Прочитав письмо Элоизы, Абеляр ужаснулся, поняв, что монастырь не убил ее земные чувства. Богу она служит лишь по обязанности, а от него, Абеляра, ждет любви… или хотя бы дружеского, но искреннего чувства. Но ответить чем-то, кроме сухих письменных строк, у него не было ни сил, ни желания.

«Элоизе, дорогой сестре во Иисусе Христе

Абеляр, ее брат в Иисусе Христе.

Если со времени нашего обращения от мирской жизни к служению Богу ты не слышала от меня ни слова утешения, ни слова наставления, то прошу, не приписывай это моему безразличию. Причина всего — твой здоровый ум, в котором я всегда был уверен, насколько вообще могу быть уверен хоть в чем-то. Я даже не думал, что ты можешь нуждаться в моей помощи, ибо благодать Божья пребывала на тебе еще тогда, когда ты была настоятельницей своего монастыря. Уже тогда ты с Божьей помощью могла ободрить верных, укрепить слабых и наставить сбившихся с пути истинного. Я и решил, что если ты служишь своим дочерям во Христе так же, как служила тогда своим сестрам, то наставления от меня будут совершенно излишни. Впрочем, если ты в смирении своем думаешь иначе и считаешь, что нуждаешься в моем совете, — что ж, тогда напиши мне, в чем именно просишь ты моего совета, и я отвечу насколько хватит Божьей благодати».

Элоиза была обескуражена его ответом. Она мечтала о любовных речах, а Абеляр предпочел рассуждать о Боге, о пользе молений, цитировал Библию. В конце письма, правда, прозвучала просьба: «Труп мой, где бы он ни оказался погребенным или брошенным, прикажите перенести на ваше кладбище».

И снова последовал ответ Элоизы:

«Единственному после Христа — одинокая во Христе.

Моя единственная любовь, я удивлена тем, что наперекор всем обычаям написания писем и естественному порядку вещей ты поставил мое имя впереди своего. Получается, жену ты поставил выше мужа, рабыню — выше господина, монахиню — выше монаха, диаконису — выше священника и аббатису — выше аббата. Вассал, пишущий своему господину, ставит его имя вперед своего, но не делается так, когда господин пишет слугам или отец — сыновьям. Всегда имя высшего ставится впереди.

А мы все удивлены еще и тем, что вместо слов утешения ты только усугубил наши тревоги. Мы просили тебя отереть слезы наши, ты же заставил их литься с утроенной силой.

Из всех страдалиц я — самая жалкая. Из всех женщин я — несчастнейшая. Чем большим было мое счастье, когда ты любил меня больше всего на свете, тем горше мои страдания сейчас, после твоего падения и моего позора. Ибо чем выше скала, тем губительнее падение с нее. Среди великих и благородных женщин разве кого-то превозносили, как превозносили меня? И кто из них перенес больший позор и страдания? Какую славу я обрела в тебе и какие страдания! Не знала я меры ни в счастье, ни в горе и, прежде чем стать величайшей страдалицей, вкусила сперва величайшего счастья, и избыток радости завершился избытком скорби.

Если же к моим страданиям прибавить все, что пришлось перенести тебе, то разве была судьба хоть как-то справедлива к нам? Наслаждаясь любовью тайно, в блуде (или как еще назвать то, что было межу нами), мы избегали Божьего гнева. Но когда мы решили исправить содеянное беззаконие, поступив по закону, и скрыли позор блудодеяния священными узами брака, Господь тяжко покарал нас. Не препятствуя так долго греховному союзу, Он разрушил союз священный. Наказание, которому подверг Он тебя, подобало разве что мужу, застигнутому в прелюбодеянии. Но участь, полагающаяся прелюбодеям, пала на тебя за заключение брака — а ведь ты верил, что, раскаявшись и обвенчавшись, мы искупим совершенный грех. Но наказание, которое жены неверные наводят на любовников своих, навела на тебя жена твоя же, верная тебе, как никому.

Каково же мне? Неужели я была рождена на свет, чтобы стать причиной несчастья? Неужели удел женщин — приносить горе любимому, особенно если он талантлив и велик? Не зря же в Притчах мудрец учит юношу опасаться женщин и бегать от них, ибо многих мужей погубили они! Не зря Экклезиаст пишет, что горше смерти — женщина!

Радости любви, которые мы испытали вместе, были чересчур сладки, чтобы сожалеть о них, да и вряд ли удастся изгнать их из сердца. Куда бы я ни глянула, о чем бы ни помышляла — они всегда перед глазами моими и всегда в памяти у меня, пробуждая успокоившиеся было воспоминания и вновь раздувая костер былых чувств. Память о том, что пережили мы, не оставляет меня даже во сне. И во время святой мессы, когда, казалось, помыслы должны быть чище, а молитвы — идти из самых глубин сердца, в воображении моем снова возникают утехи, которым предавались мы, и я думаю больше о грехе моем, нежели о молитве к Господу. Воистину, мне следовало бы сокрушаться в грехах, которые совершила, но вместо этого только вздыхаю об утраченном счастье.

Юность и любовь, пережитые мною, только разжигают во мне желание и тем самым приносят мучения плоти. У меня нет твоей силы духа, и потому превозмочь искушение мне нелегко.

Люди зовут меня святой, но в сердце ко мне им не заглянуть, и потому они не знают о том, что святость моя лицемерна. Я кажусь им святой за целомудренную жизнь, однако истинное целомудрие кроется не в теле, а в душе человека.

Говорят, что я целомудренна. Это только потому, что не замечают, насколько я лицемерна. Люди принимают за добродетель чистоту телесную, тогда как добродетель — свойство не тела, а души. Бог, который читает в сердцах и познает чресла, который зрит и во тьме, он понимает все лучше, видит сокровенное.

Поэтому я, может, и заслуживаю похвалу у людей — но не у Бога, который испытывает сердца и видит сокрытое. Меня, лицемерку, считают религиозной; но ведь и в религии нашей лицемерия намного больше, нежели искренности, и потому наивысшую похвалу у людей получает тот, кто потакает их вкусам.

Богу ведь хорошо известно, что на протяжении всей своей жизни я искала угодить тебе больше, нежели Ему. Даже служение церкви и путь монахини избрала я не из любви к Богу, но из послушания тебе. И вот, взгляни, сколь несчастен мой удел — скорби, скитания и притеснения в этом веке безо всякой надежды на воздаяние в веке будущем».

Абеляр был потрясен и решил раз и навсегда прекратить переписку, не желая читать послания, больше похожие на излияния юной влюбленной девушки, чем умудренной жизнью аббатисы. Он пишет уже даже не проповеди — дает отповедь, словно дьявола из ее души изгоняет:

«Отвергните жалобы, которые чужды любящему сердцу. Несмотря на все ваши упреки, не скрою, что нахожусь я в такой опасности, что мне только и подобает, что заботиться о душе своей и делать для нее все, что смогу только. Если же вы любите меня, то не сочтете злыми слова мои. Воистину, если уж так вы хотите для меня Божьей милости, то, наоборот, подобает вам желать, чтобы освободиться мне от трудностей земной жизни (вы уж знаете, как досаждают они мне). Во всяком случае, вам известно, что лишивший меня жизни избавит меня от величайших страданий. Неизвестно, конечно, какое наказание положит мне Бог после смерти, но от какого наказания избавлюсь я по смерти — об этом спрашивать не приходится. Да и всякая, даже самая несчастная жизнь завершается счастливым концом, и кто желает добра ближнему, должен желать увидеть скорое завершение его скорбей. Не должно бояться разлуки с любимым ради его же блага, если любовь непритворна и любящий ищет добра любимому прежде, нежели себе. Любая мать, видя, как страдает от болезни ребенок ее, предпочтет скорее увидеть смерть ребенка, нежели долгие его страдания. И любой друг предпочтет скорее, чтобы друг его был в разлуке с ним, но счастлив, предпочтет разлуку со счастливым другом, нежели присутствие несчастного. Ибо страдания любимого становятся еще невыносимее, если ты не в силах облегчить их.