Впрочем, Марго стихов не слышала и никак не волновалась по их поводу. Она была совершенно поглощена открытием того, что свет клином не сошелся на Сен-Жюльене. В объятиях других мужчин она испытывала вожделение и восторги снова и снова, раз за разом.
Беда состояла только в том, что мужчин, у которых могла вызвать вожделение она, становилось все меньше и меньше! И прекрасная Марго (к сожалению, слово «прекрасная» нужно было уже взять в кавычки), которая могла раньше выбирать мужчин из сотен, из тысяч, теперь принуждена была дорожить одним-единственным оставшимся. Право, богиня отомстила ей даже лучше, чем собиралась!
Юнец из Гаскони по имени Бажомон отличался силой и неутомимостью, заставлявшей Маргариту просить пощады в постели, но в остальном он был совершенно неотесанным и даже глупым малым. Марго пыталась хоть немного подучить его светским манерам, образовать, но, увы, напрасно. Он часто ставил Марго в неловкое положение перед друзьями, которых она завела в Париже и которых с удовольствием принимала. Чтобы сгладить впечатление и сделать вид, что она всем довольна, Марго даже сочинила нечто вроде маленькой комедии с довольно прозрачным названием «Альковные неприятности, или Любовный диалог между Маргаритой Валуа и Животным с берегов Соммы». Вот маленький отрывок из комедии:
«Подойдите же ко мне, мой Пелу, мое сокровище, потому что вблизи вы куда лучше, чем на расстоянии. А так как вы созданы больше для услаждения вкуса, чем слуха, поищем вдвоем среди бесконечного разнообразия поцелуев самый приятный, и пусть он длится бесконечно. О, как теперь сладостны эти поцелуи и как они мне нравятся. Они приводят меня в восторг, потому что нет во мне ни одной даже самой маленькой частички, которая бы в этом не участвовала и куда бы не проникали искры сладострастия. Но я так взволнована и так краснею до корней волос, что готова умереть! О, вы совершаете больше того, что вам поручено, но боюсь, вас могут в эту дверь увидеть. Ну вот, теперь вы наконец вернулись в свою стихию, и здесь вы выглядите лучше, чем на амвоне. Ах, у меня больше нет сил, я не могу прийти в себя; в конце концов должна сказать, что какими бы красивыми ни были слова, лучше всяких слов любовная борьба, и можно с уверенностью сказать: «Нет ничего сладостнее любовной схватки, если бы она не была еще так коротка…»
Марго ужасно ревновала Бажомона, опасалась его измены, однако вышло так, что ему сама изменила. Ей было пятьдесят восемь, но она могла еще пленять мужчин, причем молодых мужчин!
Маргарита всегда носила платья с глубоким вырезом, позволявшим видеть «ее все еще соблазнительную грудь», чем она очень гордилась. Однажды какой-то священник-кармелит в своей проповеди сравнил ее груди «с сосцами Пресвятой Девы». Маргарита пришла в такой экстатический восторг, что в знак благодарности послала проповеднику пятьдесят пистолей.
Вот на прекрасную грудь, на все еще обворожительные глаза Марго и польстился молодой певец по имени Виллар. Его прозвали «король Марго». Она очень ревновала своего нового красивого любовника, обладавшего к тому же вполне утонченными манерами, и, чтобы он не мог соблазнять девушек, выставляла его на публике в смешном виде. Если прежде Марго не скупилась на самые щедрые подарки своим мужчинам, то теперь принуждала Виллара носить дырявые чулки и совершенно нелепого вида шляпу с перьями, какую можно было встретить разве что во времена Генриха III.
Она не оставляла его одного ни на минуту ни днем, ни ночью, потому что Марго, сжигаемая огнем вожделения, стала еще ненасытней, чем в молодые годы. Говорят, что каждый вечер «он тщетно взывал к ней о пощаде и уверял, что у него нет вдохновения, но несчастному приходилось покоряться, и королева снова и снова заставляла петь ей серенады, как во времена ее безумной молодости».
Виллар мог отдохнуть только в те дни, когда Маргарита отправлялась с визитом в Лувр. Нет, не только желание встретиться с бывшим супругом влекло ее туда. Гораздо приятней были для нее встречи с другим человеком… Но он был совсем еще ребенком, тот, кто назвал ее матушкой…
Принц Людовик рос одиноким. Отец был занят своими фаворитками, мать — своим, по имени Кончино Кончини. Королева Мария Медичи не любила сына. По словам хрониста, она навещала его только для того, чтобы или самой лично высечь, или приказать одной из находящихся при нем дам надавать ему пощечин. Тальман де Рео сообщает, что «в годы регентства она ни разу не обняла его». Только Марго была нежна с ним. «Она заходила к нему в комнату, осыпала его подарками, рассказывала ему сказки и забавные истории и научила его играть с маленькой галерой, которая могла передвигаться благодаря пружинам, а сидевшие на ней гребцы с помощью тех же пружин двигали веслами».
Когда она уходила, мальчик сразу делался грустным и упрашивал поскорее снова прийти. Марго в такие моменты казалось, что сердце ее разрывается, и, совершенно расстроенная, она осыпала маленького короля поцелуями.
Но однажды она ушла — и не вернулась.
Весной 1615 года Марго простудилась в ледяном зале дворца Малый Бурбон и слегла в постель. У нее начался жар, и 27 марта духовник предупредил, что дело ее плохо. Она и сама чувствовала, что сочтены не только дни ее, но и минуты. Она позвала Виллара, припала к его губам долгим прощальным поцелуем, а потом лишилась сознания. Через несколько часов Маргариты не стало.
Виллар вздохнул с сожалением… и с облегчением враз.
И только юный Людовик горько оплакал потерю. Ведь он лишился единственного существа в мире, по-настоящему любившего его! Не раз он потом вспомнит Маргариту, потому что никто, кроме нее, его вообще не любил больше.
И он был последним мужчиной, который благодарил ее за любовь и нежность.
Злая жена
(Андрей Боголюбский, Россия)
Эта история, как и вообще всё на свете, началась именно с любви: пылкой, страстной, неудержимой — и запретной. Впрочем, запретная любовь всегда бывает только пылкой, страстной и неудержимой, ибо нет ничего слаще запретного плода, что было известно еще праотцам нашим.
Было известно и знаменитому князю Юрию Долгорукому, основателю Москвы.
Кстати, на самом деле — коли уж строго следовать букве истории — основал столицу России вовсе не он. И если рассматривать в качестве основателя человека, который первым поселился на том или ином месте, тогда нужно назвать не князя Юрия, а боярина Кучку. Таково было его «родимое», то есть данное при рождении, имя, а вовсе не фамилия, как принято считать. Потому что во всех исторических документах дети его зовутся Кучковичи, а не Степановичи. Видимо, Степаном был Кучка окрещен уже в достаточно зрелые годы. Подобные чудеса случались на Руси, особенно на ее севере, не вполне еще охваченном христианским угаром. В любом случае — христианские и «родимые» имена еще долго будут мирно уживаться вместе. Навскидку можно вспомнить хотя бы воинственных иноков Александра-Пересвета и Родиона-Ослябю, а также мрачного Малюту Скуратова, которого «официально» именовали Григорием Ефимовичем Скуратовым-Бельским.
Но мы несколько отвлеклись.