Заклятые любовники - читать онлайн книгу. Автор: Марина Эльденберт cтр.№ 55

Я отказалась от него в прошлом, но не собиралась делать это сейчас. Несмотря на жестокие слова, я слышала его боль. И чувствовала ее, как свою.

– Заклятие сломало мою прежнюю жизнь, но оно того стоило. Стоило того, чтобы вновь оказаться рядом с вами и узнать вас заново.

Я выдирала из себя эти слова с таким усилием, какого мне еще ни разу в жизни не приходилось прилагать. Гордость покрутила пальцем у виска, собрала пожитки и съехала – надеюсь, что временно, но сейчас мне было не до нее. Я шагнула к нему и провела ладонью по его щеке.

– Я написала это письмо, потому что растерялась. И за это я тоже прошу прощения.

– Я верил в то, что вы изменились, – прорычал де Мортен. – Но Фрай оказался прав: вы прекрасная актриса.

В сердце словно вонзили раскаленную спицу.

Вот как оно бывает, оказывается, когда становится нечем дышать, в ушах звенит, а на глаза наворачиваются глупые злые слезы.

Ну уж нет, плакать я не стану. Только не перед ним.

– Вы говорили, что доверяете мне.

– Я ошибался. Отныне вы будете сидеть здесь, и вся ваша почта будет проходить через меня. Потому что иначе о ваших проблемах, а заодно и о заклятии скоро узнает вся Энгерия. Про воссоединение с любовником пока и думать забудьте. – Он с силой сжал мое запястье. – И молитесь, чтобы самой страшной проблемой вашего папаши оказались кредиторы.

Он медленно отпустил мою руку, следы от его пальцев наливались красным, жгли больнее, чем когда-то змея. Винсент вышел, и все потеряло смысл. И вчерашний праздник, и наше слияние у камина, и ночные посиделки с Лавинией, и глупые утренние мысли. Я сжимала в руке злосчастное письмо, Арк замер рядом, как бронзовая фигура. В другое время он устроил бы по поводу задержавшейся прогулки народные пляски и собачий концерт, но сейчас даже не шевелился.

Как во сне я пригласила Лидию и попросила помочь одеться. Я знала, что больно будет потом, но сейчас была благодарна временной заморозке: что внутри – в душе, что снаружи – на улице. Арк отлучился по делам, а потом не отходил от меня ни на шаг. Ладонь чесалась, когда я поднесла ее к лицу и стянула перчатку, обнаружила, что крохотная змейка извивается, словно ее что-то выжигает изнутри. Совсем как меня. Если бы я могла, наверное, точно так же корчилась бы на снегу, но вместо этого просто шла по заснеженной дорожке парка, вдоль спящих фонтанов и скульптур, занесенных снегом узорчатых беседок.

Из-за спины раздалось громкое ржание, и я едва успела отскочить в сторону. Из-под копыт в лицо ударил вихрь искрящегося на солнце снега.

Жеребец у Терезы и впрямь был черный, как ночь: с роскошной вьющейся гривой. Сестрица Винсента восседала в седле в черной амазонке и накидке с темным мехом. Конь перебирал копытами, будто собирался прыгнуть прямо на меня, но я не отступила. Глаза, в отличие от хозяйки, у него были не злые.

Жаль, что мы с Винсентом так и не выбрались на прогулку верхом.

– Вы еще здесь? – язвительно спросила она.

– А где мне следует быть? – голос сорвался.

– Вы настолько бесстыжи, что умудряетесь вести переписку с любовником на глазах моего брата, а вас еще не вышвырнули прочь? Кажется, вы не солгали насчет ее величества.

То ли сегодня был день откровений, то ли у меня просто случилось внезапное прозрение по поводу всех и вся.

– Это вы распечатали письмо? – поинтересовалась я на удивление спокойно. – И отнесли его Винсенту?

– Вы поразительно прозорливы.

Говорить, когда на тебя смотрят сверху вниз, как-то неприятно. Хотя не все ли мне равно.

– За что вы меня так ненавидите, леди Тереза?

– За то, что вы причинили боль моему брату. – Ее перекосило от гнева.

– В таком случае будьте к себе добрее. Сегодня вы меня в этом переплюнули.

Я не видела ее лица, потому что развернулась и непривычно быстрым шагом пошла, почти побежала к замку. Дог потрусил за мной, поджимая лапы: мороз пощипывал его подушечки не меньше, чем мои щеки. Решение зрело всю дорогу, которую я пролетела в считаные минуты. Я поеду к отцу и поговорю с ним, если понадобится, выслушаю все, что он обо мне думает, но не уйду, пока не буду уверена в его невиновности. Я должна знать, что моя семья не имеет никакого отношения к тому, что творится в Мортенхэйме. Я должна разобраться во всем, чтобы суметь защищаться, когда Винсент придет ко мне в следующий раз. Чтобы никогда больше не позволить ему ударить так больно.

Я быстро написала Лавинии записку с просьбой позаботиться об Арке, пока меня не будет, собрала в сумку все свои драгоценности и письмо от Рина, переоделась, ненадолго забежала на кухню, а затем направилась в конюшню. Здесь было немногим теплее, чем на улице, от поилок поднимался пар, пахло сеном и навозом. Меня встретили довольно любезно – видимо, де Мортен еще не всем сообщил, что эту особу выпускать нельзя.

Молодой конюх Ильм, невысокий рыжий парень, вывел из стойла красивую лошадь – гнедую, с медными переливами в коричневой блестящей шерсти. Кобылка недоверчиво попятилась, но когда я вручила ей яблоко на раскрытой ладони, успокоилась и даже позволила погладить себя по морде. Имя у нее было под стать масти и характеру – мягкое, звучное, теплое: Шоколадка.

Ильм помог мне сесть, пожелал удачной прогулки, а я пришпорила лошадь, и через несколько секунд мы уже летели сквозь обжигающий свежестью мороз. Дыхание перехватывало, иногда казалось, что с каждым вдохом я глотаю искрящийся ледяной воздух, дорога предстояла не самая близкая – пять с половиной часов в лютый холод, но отступать и сдаваться я не собиралась. Моя жизнь больше никогда не будет зависеть от прихотей и настроения де Мортена. Никогда.

Над нами раскинулось бескрайнее звездное небо, и даже звезды сейчас мерцали лишь холодом. Лошадь прядала ушами и недовольно фыркала, от ее дыхания шел пар. Шоколадке явно не терпелось в теплое стойло, попить свежей воды и пожевать сена, да и я была бы не прочь оказаться под теплым одеялом. Мороз обжигал щеки, руки и ноги еще по пути превратились в сосульки, несмотря на перчатки и утепленные сапожки, а я все стояла перед выщербленными временем прямоугольными колоннами, не решаясь толкнуть тяжелые кованые ворота и войти. Волнительно возвращаться в дом, где прошло твое детство и в котором ты не была несколько лет. Волнительно и немного страшно. По сравнению с Мортенхэймом усадьба отца была крохотной, но места роднее я не знала.

Двухэтажный дом с треугольной покатой крышей окружал сад – летом цветущий, наполненный трелями птиц. На зиму он застыл, погруженный в безмолвие снега и укутанный под его густым пологом. Все здесь говорило о запустении и упадке: от живой изгороди, которая в это время года превращалась в сплетение обвивающих забор гибких ветвей, остались одни лоскутки. Вместо нее по решетке пустила завитки ржавчина. Не таким я помнила это место, но что теперь с моих воспоминаний?