Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад - читать онлайн книгу. Автор: Роберт М. Вегнер cтр.№ 117

Они мерились взглядами. Альтсин помнил этот взгляд: холодный, взвешивающий, лишенный эмоций. Видел уже, как Цетрон смотрит так на кого-то. Обычно тот «кто-то» вскоре умирал, а если главарь гильдии хотел возбудить ужас и дать врагам урок – то умирал долго и болезненно. Похоже, вор вернулся в исключительно скверный момент.

– Я приплыл вчера вечером на барже из глубины континента, – начал он осторожно. – Капитан барки звался Сграв. Я нанял комнату на постоялом дворе в Лужнике, называющемся «Под чердаком». Можешь проверить. Я в городе – впервые за пять лет и не слишком-то понимаю, что происходит на улицах, хотя то, что их могут заполнить трупы, не кажется мне чем-то необычным. Против кого ты готовишься? Против людей Онверса? Старого Резчика? Стервятников с побережья восточного порта? Доверяешь бандитам Рвисса достаточно, чтобы те встали у тебя за спиною?

Взгляд Толстого не изменился.

– Это так на тебя похоже, Альтсин, – проворчал он тихо. – Ты снова думаешь, будто ты единственный умный человек в радиусе десяти миль. Давай-ка пройдемся.

Они двинулись вниз по улочке. Вор внезапно понял, что оружие его исчезло из рук Цетрона. И он даже не заметил, когда это произошло.

Они молчали, Альтсин не пытался начинать разговор. Если шеф гильдии предложил прогуляться, надлежало шагать, закрыв рот, и ждать вопросов.

– Рвисс мертв, – услышал он внезапно. – Резчика подвесили на крюк больше года назад, а его люди рассыпались: часть ушла ко мне, часть – к дес-Гланхи. Гамбелли и его бандиты, все до одного, сложили головы. Парни из южных кварталов прорежены настолько, что якобы можно там оставить посреди улицы кошель – и никто его не украдет. А те уроды из кварталов восточных забаррикадировались в каналах и выходят оттуда только ночью, но и это им не слишком-то помогает. Онверс поклялся мне в верности месяц назад. Чанхор и гес-Бреагд – два месяца. Северные доки и склады – нейтральны, по крайней мере так утверждает Омбелия, но с ней по-настоящему никогда ничего точно не известно, а потому приходится присматривать за спиной.

Они миновали первые лавки и магазинчики, предлагавшие, главным образом, бижутерию, которую моряки, рыбаки и мелкие ремесленники покупали для своих женщин. Дешевые бусы из маленьких кусочков янтаря, браслеты из меди и бронзы, перстни, цепочки и кусочки стекла, притворяющиеся настоящими драгоценностями. Вблизи порта всегда находились люди, охочие до таких мелочей.

– Видишь его? – Цетрон указал на сухощавого мужчину, опиравшегося на протез ноги за прилавком с подобного рода безделушками. – Он прибыл в город десять лет назад, имея одну ногу, пару рук, жену и четверых детишек. Нынче у него собственное дело, двое сыновей – подмастерья у известного ювелира и третья часть этого доходного дома. Знаю это, поскольку сам и одолжил ему некогда деньги на то, чтобы основать дело. Единственное, что осталось у него с тех времен, – это его обрубок. А его внуки, быть может, сумеют перебраться в Высокий город. Понимаешь?

Альтсин кивнул, зная, что Толстяк все равно на него не смотрит.

– Этот город дает людям возможности, каких ты не найдешь ни в одном другом месте мира. Ты слыхал о Фииландском Налоге? О десяти баржах, груженных разбитыми несбордскими щитами, шлемами и порубленными доспехами, которые остались после того, как несбордцы попытались захватить Понкее-Лаа? После той битвы они перестали ходить по океану флотилиями, насчитывающими сотни кораблей, и занялись нормальной торговлей и честным пиратством. Мы сдержали их, а из двух тысяч лодий, которые тогда приплыли к нам, домой вернулись лишь пятьдесят. А когда империя напомнила нам о неоплаченном налоге, который она не сумела взыскать, уходя на восток, мы погрузили на баржи то, что осталось от несбордской армии и отослали вверх по Эльхарану. И Меекхан более никогда не напоминал нам о деньгах.

Вор молчал. Может, он и не видел Толстого несколько лет, но одно осталось неизменным. Шеф гильдии все еще любил долго кружить вокруг да около, прежде чем приступить к делу.

– Я люблю этот город, – наконец произнес Цетрон. – Я родился здесь и здесь намереваюсь умереть. Я шлифовал его брусчатку и плавал в его каналах, сражался с крысами за объедки, но бывали и времена, когда я ездил шестеркой запряжных и платил золотом за каждый кусок пищи, поскольку таков был мой каприз. И я всегда знал, что одна-единственная вещь неизменна, словно сам океан. Лига Шапки. Лига пережила все: и жрецов, и Меекхан, и безумие князя. Всегда наравне с Советом она управляла Нижним городом и портом, и никто не ставил под сомнение эту власть, поскольку чаще бывала она куда справедливей и честнее городской стражи и судей. Ты платил гильдии в своем квартале – и твоя жена и дочери могли не боясь выходить ночами из дома, да и в нем самом можно было не закрывать дверь.

Как раз с этим Альтсину было непросто согласиться, но он благоразумно удержался от комментария. Цетрон обращался не к нему, но к себе самому, а потому надлежало молчать и кивать.

– И в это не вмешивались ни городская стража, ни Совет. Потому что кто обеспечит спокойствие в порту, куда входит по тысяче кораблей в месяц со всех концов мира? Кто распоряжается в кварталах бедноты? Кто взял за глотку гильдии независимых чародеев? Даже меекханские губернаторы, когда уж уразумели, насколько им необходима Лига, призвали специальный отряд Крыс, который должен был поддерживать контакт с ее предводителями. Потому что они знали: Нижний город не спит никогда, и ночью кто-то да должен обеспечивать ему защиту.

Они остановились подле прилавков со сладостями. Цетрон некоторое время созерцал разложенные на досках кулинарные чудеса, а потом двинулся дальше. Владелец провожал его улыбками и поклонами.

– Этому я тоже одолжил денег, – кивнул шеф гильдии. – Пятьдесят оргов. Нынче у него три лавки и собственная пекарня. А у того, рядом, торгующего сукном, возникли проблемы с налогами, один мытарь хотел посчитать ему шерсть как шелк, поскольку та была гладкой и ровной. Я объяснил мытарю, в чем состоит разница между шерстью и шелком. Знаешь как? Приказал сплести веревки из одной и другого, шелк намочил в уксусе, а шерсть – в соленой воде, завязав на них узлы, а потом поймал того мытаря и влепил ему по двадцать каждой по голой заднице. После десяти он различал их прекрасно – и более никогда не путал материал.

Они прошли еще мимо нескольких лавок и магазинчиков. Почти все купцы и ремесленники кланялись Цетрону, улыбались и здоровались. Альтсин дал бы голову на отсечение, что в этом не было замешанной на страхе униженности, обычной для людей, которые боятся за собственные жизнь и достаток. Его бывшего патрона одаряли истинным уважением, и вор задумался, как он мог не замечать этого несколько лет назад. Разве что потому, что тогда его интересовали лишь поручения от Цетрона, быстрые деньги, которые за них можно было получить, а не подробности деятельности Толстого. Когда человеку полтора десятка лет и он живет на улицах, то редко планирует дальше, чем на несколько дней вперед.

– А теперь нас убивают. – В голосе Цетрона появилась новая нотка. – Стража и эти хладнокровные сукины дети Бендорета Терлеха. Провозгласили священную войну с пороком, как они это называют, и каждый месяц собираются очищать новый район. Сперва арестовывают нескольких человек, и те исчезают в подвалах Совета. Что с ними делают… – Он явно колебался. – Этого я не знаю, но они умеют быть убедительными, поскольку все начинают говорить. А потом наступает время поголовных арестов и казней. Слышишь, Альтсин? Я сказал – «казней», а не «процессов». Они уже перестали играть в подобие закона, хватают людей, а на второй день – вешают их без приговоров. А даже самый последний карманник заслуживает того, чтобы судьи сказали ему, за что предназначена ему встреча с палачом и…