— Тащите шланг, — скомандовал я, вытирая об себя руки. Махровых полотенец по деревьям развесить никто не удосужился.
Совместными усилиями мы запихнули сливной шланг бензовоза в отверстие трубы, после чего я на всякий случай закрепил его капроновым шнуром. Закончив, наконец, все эти водные процедуры, мы с облегчением выпрямились. И посмотрели друг на друга.
— Ну, что? — спросил Дмитриев. — Открываем?
Я взглянул на часы. Одиннадцать вечера. Да, самое время для гадких проделок. Утвердительно кивнул коллеге.
— Открываем. И да простят нас борцы за экологию… — Дмитриев усмехнулся и отправился к машине.
Через минуту не бурный, но обильный и мерный бензиновый поток устремился по трубам в сторону поместья. Так сказать, от нашего дома — к вашему. С наилучшими пожеланиями. До неприятельского бассейна, по моим выкладкам, получалось никак не менее четырех километров. Так что времени у нас в запасе было навалом. Оставалось окончательно загадить местную флору парочкой легких мин, совмещенных с сигнальными ракетами, пристроить к ним кучу растяжек, прикосновение к каждой из которых вызывало взрыв, — и все. Можно было отправляться на боевые позиции. Где нас ожидал холодный ужин и горячий кофе из термоса. «Непьющему» Дмитриеву я специально захватил чай.
Мы валялись на теплых подстилках, расстеленных на вершине холма, молчали каждый о своем, и любовались мерцающей роскошью небес. Теплая итальянская ночь сияла великим множеством ярких звезд, складывающихся в причудливые силуэты созвездий. Словно россыпь бриллиантов, усеивали они черный, глубокий бархат неба. В такие минуты мне отчего-то безумно хотелось летать. Когда-то, в детстве, старый Коцукэ-сан рассказывал мне о великом воине и самурае Ямамато Сакино, который, как говорилось в преданиях, умел передвигаться по воздуху. В те времена я мечтал вырасти и стать столь же великим, как легендарный герой. И тоже научиться парить над землей, коршуном набрасываясь на своих врагов, и, победив их в жестоком бою, вновь взмывать в облака. Вроде бы уже давно это было, успел вырасти, многое узнать и о многом забыть, но все равно, каждый раз, когда я вглядывался в великий небесный океан, меня безудержно тянуло в эти холодные и блистательные глубины. К чему бы это? Мечта, блажь, бред воспаленного сознания? Не знаю… Может быть, где-то в глубине души еще осталось что-то от меня — того, прежнего?
— О чем вы думаете, Дюпре? — спросил Дмитриев и… я вернулся на землю.
— О разном. Не сошел ли я с ума, например, — сказал я совершенно искренне.
— Ну-у… — усмехнулся он. — Это даже не вопрос. Конечно сошли. И, похоже, давно.
— Да, — согласился я. — Наверное вы правы.
— Я все хотел у вас спросить, — преодолевая нерешительность, продолжил майор. — Зачем вы все это делаете? Вы же богатый человек, а занимаетесь какой-то ерундой. В войну играете?
— Знаете, Виталий Борисович… Я и сам очень часто об этом думаю. И не могу найти одного, простого ответа. Богатый, говорите… У вас когда-нибудь было много денег? Настолько много, чтобы вы могли о них не думать?
— Конечно, нет. У меня и просто-то денег никогда не бывало, — ответил Дмитриев.
— А у меня их всегда было много. С детства. Вокруг меня было столько денег, что думать о них, как о чем-то очень важном, мне и в голову не приходило. Я родился сытым, и я нежадный человек. В сущности, мне не много надо. Поэтому и нет во мне этого общего для всех стремления выдрать чужой кусок и перегрызть за него глотку. Власти я тоже не хочу, слишком хорошо знаю, что это такое. Хотел бы жить спокойно и счастливо, вдали от всех, но скучно. Меня воспитывали как воина, а не как отшельника. А на чьей стороне воевать… Это субъективно, майор. Беда в том, что все вокруг разные. Вы, например, вчера утром работали на Родину, вечером на мафию, а сегодня на меня. Меняется жизнь, меняетесь вы. Так же и остальные люди. А я почему-то упрямо верю, что у меня свой, особенный цвет. И хочу его сохранить, не прельстившись ни деньгами, ни властью. Стрекалов пока со мной одного цвета, и я иду с ним. Изменится он — мы станем врагами. И я не удивлюсь этому. Такова жизнь. Многие думают, что распоряжаются ею, но это иллюзия. Понимаете?
— Не очень, — тихо сказал он, задумчиво глядя на меня. Боги, и зачем я ему все это говорю? Ведь и сам-то ничего в своей жизни не понимаю. Чего не хочу — знаю точно, а вот чего же я все-таки хочу… Не знаю. Пытаюсь понять — и не могу. Как, почему, зачем живу — не знаю. Может быть, просто зря?
Усилием воли заставляя себя закрыть эту часть души, так не вовремя распахнувшуюся перед чужим мне человеком, я поднялся на ноги. Три часа ночи. Пора. Время бросать камни.
— Ну что ж, майор. О высоком мы попробовали поговорить. Теперь вернемся к нашим баранам. Вы фокусы любите? Тогда смотрите внимательно…
Тщательно пристроившись к стоявшей на сошках винтовке, я прицелился, ориентируясь по освещенным окнам первого этажа, помянул всех известных мне богов и — выстрелил. Через мгновение ярчайшая вспышка осветила весь фасад трехэтажного дома. За четыре часа бензин перетек по трубе в бассейн и растянулся по всей его поверхности тонкой, но чрезвычайно горючей пленкой. А мой выстрел ее поджег. В красноватых отблесках, осветивших участок парка перед домом, мелькнул силуэт машины. И я наудачу послал в него несколько пуль. Не сбавляя скорости бронированный автомобиль с запасным пультом управления сигнализацией проехал еще несколько метров и величественно опрокинулся в пылающий бассейн. Интересно, что это за броня, если я ее с двух километров прошил пулей? Порча любимой хозяйской машины была сверх программы, а потому еще более приятна.
Настал момент для второй части нашего дивертисмента.
— Вы все помните? — спросил я майора. Он кивнул. — Чудненько. Тогда — к барьеру. Удачи вам, Виталий Борисович.
— Спасибо, — коротко ответил он. — И вам тоже… Ни пуха… — И начал быстро спускаться с холма.
Я искренне послал его «к черту», и тоже двинулся вниз, но в другую сторону. До моего «барьера», расположенного на соседнем холме, было еще километра три ходу. Спустившись, я перешел на легкий галоп.
Героически одолев подъем на вершину холма, я взглянул на часы. Потом вниз, на поместье. Переполох там был в самом разгаре, значит, времени у меня оставалось в обрез. Быстро начал натягивать на себя ремни со снаряжением, пристегивать всякие полезные чехлы и футлярчики, закрепил на груди арбалет, пристроил под обе руки по коротенькому «Мини-Узи». Напялил черную маску на свою героическую физиономию. Словом, кульминационная сцена из красивого голливудского боевика. Оружия было море, и меня, как в том старом анекдоте, интересовал только один вопрос — как вся эта ***** полетит? К сожалению, проверить это можно было только опытным путем.
Я закурил, прикрывая огонек зажигалки рукой. И в этот момент в беспросветно темной дали дважды мигнул желтый огонек. Дмитриев вышел на старт. Я достал фонарик и ответил. Прошло минут десять, и вот на абсолютно прямом участке дороги, который упирался прямо в ворота поместья, показался свет фар. Машина на большой скорости неслась вперед, нагло попирая законы о частных владениях. Люди, суетившиеся возле горящего бассейна, на мгновение замерли, очевидно получив сообщение от охраны ворот, а затем быстро направились в ту сторону, навстречу приближающейся машине. Но ничего изменить они уже не могли. Бензовоз смел закрытые створки автоматических ворот, проехал еще метров двадцать и взорвался, выплескивая из своего нутра тонны горящего бензина. Давненько я не видывал такого фейерверка. В то мгновение, когда прозвучал взрыв, я сильно разбежался и отважно нырнул с обрыва, равно надеясь на свою удачу и на большое крыло спортивного дельтаплана, раскинувшееся над моей головой. Вопреки здравому смыслу, и то и другое меня не подвело.