Голос у Зои был грудной, очень сексуальный, как звуки саксофона.
— Вы имеете в виду отца господина Лигуриса? — спросил я. — Вы с ним знакомы?
— К счастью, нет, — покачала она головой.
— Тогда почему вы о нем так говорите?
По правде сказать, после вчерашней встречи с Константиносом у меня не осталось о нем впечатления как о чудовище. Несколько замкнутый, зажатый человек, и все…
— Димис его не любил, — пожала плечами Зоя. — У них были плохие отношения. Впрочем, какое это имеет значение теперь? Вас пригласили найти убийцу, и я очень рада этому.
— В каких отношениях вы были с убитым? — спросил я, когда всклокоченная официантка принесла нам кофе и удалилась, виляя полными бедрами.
Девушка оценивающе посмотрела на меня и сунула в рот сигарету.
— Мы были любовниками.
Может быть, она думала смутить меня такой откровенностью? В таком случае она ошиблась: чтобы шокировать человека, много лет прослужившего в питерской милиции, а затем много лет — частным детективом, нужно проявить фантазию и отчебучить что-нибудь действительно оригинальное…
— И давно? — спросил я, поднеся зажигалку к сигарете Зои.
— Что — давно? — не поняла она.
— Ну, давно вы стали любовниками?
— В тот день, когда Димис приехал в Петербург. И были вместе до дня его смерти.
— Его убийства, — поправил я. — У вас был ключ от его квартиры?
— Конечно, — криво усмехнулась Зоя. — А как вы думали? Ведь я приходила к нему каждый вечер.
Двадцать шестого августа Зоя пришла к Димису в обычное время — около девяти. Она делала так каждый вечер. После работы шла из Эрмитажа домой, а затем к любовнику.
— Это было ужасно, — просто сказала она, дойдя в своем рассказе до страшного момента, — он лежал на спине в луже крови. Вы представить себе не можете…
— Почему же? — мягко возразил я. — Очень даже могу себе представить. Десятки раз видел… Вот скажите мне лучше: что означает бабочка?
— Какая бабочка? — изумленно взглянула на меня девушка.
— Изображение, которое убийца вырезал на груди у Димиса, — пояснил я. — Вы ведь видели это изображение? Оно сделано тем же ножом, которым ваш друг был убит.
В глазах Зои вдруг появилось какое-то зачарованное, испуганное выражение.
— Это не бабочка, — медленно пробормотала она, покачав головой. — Вы что, не поняли? Это же минойский топорик.
— Минойский топорик? — Я чуть было не подпрыгнул на стуле. Что-что, а уж это было последним, что могло прийти мне в голову. До этого момента я собирался сделать запрос соответствующим специалистам по символике, принятой у преступников.
В разных странах у разных категорий преступников бывают символы, которые они иногда оставляют на месте своих злодеяний. Этакая криминальная бравада. В советском детективе «Место встречи изменить нельзя» бандиты рисовали углем на стене черную кошку. Итальянская мафия, казня предателей, засовывает трупу в рот камень.
Мне казалось, что вырезанная на груди убитого бабочка может указывать на принадлежность преступника к какой-нибудь конкретной банде или этнической группировке. Мало ли…
— Ну да, — пояснила Зоя, — что тут непонятного? Посередине — древко, а с двух сторон — по лезвию. Символ минойской цивилизации. Вы что, в школе не проходили?
Почему в школе? Я и в университете проходил, забыл только. Давно это было. Минойская цивилизация — первый курс исторического факультета. Да, помнится, там присутствовали какие-то топорики…
— Он что, занимался минойской культурой? — спросил я. — Ваш друг был специалистом по минойской истории?
Зоя кивнула и добавила:
— Он как раз писал диссертацию по Кносскому дворцу.
Я даже слегка опешил от неожиданности. Дело приобретало совершенно непредсказуемый оборот. Такого я не предвидел.
Убийство совершено на профессиональной почве?
Но это большая редкость. К тому же убийца был явно нанятый. Неужели в научном мире возможно, чтобы какой-либо ученый нанял киллера для убийства другого ученого?
Наверное, теоретически такое возможно. Есть области науки, где идет жестокая борьба за первенство, где конкуренция обострена. Но это в тех областях, где научные открытия сулят быстрые и огромные прибыли. Космические дела, фармацевтика…
Но древняя история? Абсурд!
Мне, как историку по специальности, понятно, как трепетно относятся некоторые мои несостоявшиеся коллеги к своим научным изысканиям. Да, это бывает очень интересно. Но все же, все же…
Все же, как ни крути, но из-за обуглившихся раскопанных черепков и древних каракулей никто не станет нанимать дорогого профессионального киллера!
Или мы имеем дело с сумасшедшим?
Сумасшедший историк! Маньяк, спятивший на почве минойской цивилизации. Хорошенькое дело!
Чтобы скрыть свое потрясение, я снова обратился к сидевшей передо мной девушке. Как-никак она была человеком, который обнаружил труп.
— А как вы познакомились? — спросил я. — При каких обстоятельствах?
— В университете, — улыбнулась Зоя. — Димис приехал туда сразу из аэропорта, а я пишу диссертацию на той же самой кафедре. У профессора Гимпельсона.
Саула Ароновича Гимпельсона я помнил по собственным студенческим годам. Он читал у нас древнюю историю, которой я никогда по-настоящему не интересовался. Как давно это было!
— Кстати, я сразу же помогла Димису с квартирой, — сказала Зоя. — Гимпельсон знал, что к нему должен приехать стажер из Англии, и спрашивал всех знакомых, нет ли у кого на примете квартиры для аренды на год. А у меня как раз такая квартира была. Вот в первый же день я и повезла Димиса на эту квартиру.
Она на мгновение умолкла, а потом, словно решившись, вскинула на меня глаза и закончила:
— Там мы сразу стали любовниками.
— Сразу? — усмехнувшись, уточнил я.
Но Зоя не отвела взгляда и не смутилась.
— Сразу, — повторила она. — Он оказался великолепным любовником, как я и предполагала.
Мне надоела эта бравада. Я понял, что девушку пора остановить, не то ее откровения могут увести нас слишком далеко от темы разговора.
— Слушайте, — раздраженно сказал я, — а зачем вы мне все это говорите?
Ага, удалось все-таки ее смутить — щеки заметно порозовели, а взгляд сделался чуть растерянным.
— Я думала, что вас, как сыщика, интересуют подробности, — пробормотала она, безуспешно пытаясь вернуть себе уверенность.
Я решил закрепиться на позиции.
— Совсем не все подробности, — резко заявил я. — Меня интересуют подробности, относящиеся к делу, которое я расследую, а не подробности вашей сексуальной жизни.