Каникула (Дело о тайном обществе) - читать онлайн книгу. Автор: Артур Крупенин cтр.№ 17

Не упомянул Рохас и еще об одной загадке, которую оставил следствию умирающий Дуарте.

Инспектор взглянул на часы. До сиесты осталось всего ничего. Он набрал свой домашний номер и, услышав голос жены, начальственно распорядился:

– Можешь сервировать.

* * *

Благодаря долгим годам упорных тренировок Семенов успел стряхнуть пепел ровно за миллисекунду до того, как тот чуть было не упал прямо на разложенные на столе образцы. Выверенным движением бывшего хирурга он отправил сигарету в переполненную окурками чашку Петри, будто специально и созданную для того, чтобы служить медперсоналу идеальной пепельницей. Уже за одно это изобретение в иерархии научных светил Семенов ставил упомянутого немецкого доктора превыше Пастера и самого Авиценны.

Причиной задумчивости судмедэксперта было неуловимое ощущение дежавю, уже несколько раз посещавшее его после осмотра повреждений на теле Рамона Гонсалеса. Где и когда он мог видеть нечто похожее? Не иначе тогда, когда утюг был излюбленным средством, с помощью которого братки девяностых в два счета делали сговорчивее даже самого упертого собеседника.

Семенов ненавидел то десятилетие, что пережила страна, как в омут нырнув в «эпоху новых возможностей». В итоге возможностями воспользовались совсем немногие и совсем не те, кто в идеале должен был бы. И если среднестатистическому обывателю девяностые запомнились тотальным дефицитом, карикатурным путчем и непродолжительной свободой слова, то в мозгу судмедэксперта те лихие времена вызывали куда более мрачные ассоциации. Политико-экономические пертурбации – это проблема живых, а Семенов имел дело исключительно с мертвыми. И трупов за те несколько ужасных лет через его руки прошло столько, что ими, кажется, можно было доверху заполнить порожний товарняк. А самым худшим было то, что хотя добытые во время вскрытия результаты нередко самым недвусмысленным образом указывали на преступника, никакого ареста в итоге не следовало либо задержанного тут же отпускали с миром.

Возмущенный судмедэксперт наивно попытался воззвать к чести и совести оперативников, после чего был жестоко избит какой-то шпаной, поджидавшей его у дома явно по наводке.

Очнувшись на больничной койке и усвоив преподанный урок, Семенов предпочел больше не высовываться.

Слава богу, времена поменялись, и нынешних злодеев все чаще ловят парни вроде Лучко, который, похоже, если что, готов доплатить из своего кармана, только бы достать очередного негодяя.

Сделав глубокую затяжку, Семенов невидящим взглядом уставился в стену, пытаясь освободиться от картин, навеянных постперестроечными ужасами. Однако, несмотря на всю его нелюбовь к воспоминаниям о том лихолетье, в них придется покопаться. Ключ к делу Гонсалеса, скорее всего, где-то там.

По сравнению со старейшим в мире мадридским Sobrino de Botin, открытом еще при Петре Первом, где некогда подрабатывал официантом сам Франсиско Гойя, любое заведение покажется новоделом, даже если ему сто лет в обед.

Строго говоря, ресторан, куда они зашли, был даже чуть старше ста – ему стукнуло все сто двадцать. Но толпы едоков стекались сюда вовсе не для того, чтобы посидеть за любимым столом Федерико Гарсиа Лорки, а с единственной целью вкусно поесть. Коронным блюдом местного шефа считалась фаршированная куропатка. На ней и остановились.

– Интересно, что, по-твоему, хотел сообщить этот Дуарте моему Рамону? – спросила Вероника, пригубив вина.

Слово «моему» кольнуло слух Глебу, но виду он не подал.

– Кто ж его знает. А может, у Ригаля есть на этот счет какие-то догадки? Спроси его при случае.

– Обязательно. А что ты думаешь о Рохасе?

– Парень себе на уме.

– Считаешь, инспектор о чем-то умолчал?

– Мне показалось, он потому так тщательно и осторожно выбирал выдержки из досье, что боялся сказать лишнее.

– Вот бы заглянуть в ту папку, но, боюсь, никто не даст. Ладно, будем доискиваться сами. Первым делом надо бы поговорить с Луисом.

– Ты хорошо его знаешь?

– Да, они с Рамоном живут… то есть жили в одном доме.

– У Рамона здесь было жилье?

– Да, съемное. Рента заплачена за полгода вперед, так что квартира в нашем полном распоряжении.

– Значит, мы здесь задержимся?

– А у тебя есть возражения?

– Что ты, Толедо – милейшее место. К слову, перед самым отъездом Буре рассказал мне, что из всех путеводителей предпочитает те, что выпущены немецким издательством «Бедекер». Так вот, знаешь, что этот путеводитель говорит о Толедо?

– Дай-ка я угадаю. Помнится, Рамон цитировал на этот счет своего любимого Сервантеса. Если не ошибаюсь, тот считал Толедо – «славой и светом мира». Ну что, угадала?

– Не совсем, хотя такая цитата, несомненно, украсила бы любой путеводитель. Что же касается «Бедекера», то он весьма поэтично называет город «каменным свитком испанской истории». О как!

Вероника внезапно погрустнела.

– Эх, много бы я отдала за то, чтобы в духе твоих способностей развернуть этот «свиток», ну хотя бы самый его кончик, и прочитать то, что записалось там за последние полторы-две недели.

Глеб положил свою руку на ладонь Вероники:

– Обещаю, мы обязательно докопаемся до правды.

Лицо Вероники просветлело.

– Стольцев, я ведь так и не поблагодарила тебя за то, что ты все бросил и поехал со мной.

– Еще не поздно сделать это сейчас, – сказал Глеб, подставляя щеку для поцелуя. Вероника уже было потянулась к нему губами, но затем после секундного колебания ограничилась тем, что потрепала за загривок, словно верного пса.

* * *

Переулок, ведущий к дому, в котором снимали жилье Гансалес и Ригаль, был тесным и узким. Затем дорога внезапно расширялась и выходила на небольшую площадь с симпатичной церковью.

– Кстати, а Рамон был католиком? – поинтересовался Глеб.

– Не то слово. Когда мы переехали на его историческую родину, Рамоша, несмотря на все свои научные степени и дипломы, тут же повел себя как среднестатистический испанец: стал регулярно посещать мессу и старался не пропускать ни одного матча на Сантьяго-Бернабеу.

– Про футбол я уже понял.

– Да уж. Бывало, в какой шкаф ни залезешь, оттуда мигом вываливаются либо распятие, либо шиповки.

– Так он и сам играл?

– Да, по выходным со студентами.

Они остановились у двери, вид которой красноречиво свидетельствовал о том, что она, как минимум, пережила наполеоновское нашествие 1808 года. Судя по всему, дверь многократно пытались разбить тараном, обстрелять из осадных орудий, сжечь и взять штурмом.

– Сколько же дому лет? – спросил Глеб.