Бретер и две девушки - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Любецкая cтр.№ 4

– Похоронить – это когда за бедного, а за богатого – значит, все дороги перед тобой, выбирай любую! Эх, мне бы твои девятнадцать…

– А что же ты в свои девятнадцать не поохотилась?

– Дура была. В папку твоего влюбилась. У него глаза синие-синие, как у тебя, и гитара. Девки на нем собаками висели, ну и водочка, не без этого. И потом… раньше таких возможностей не было…

– Возможности всегда есть, если голова на плечах. Вон Наденьке – уж за семьдесят! А на прошлые майские третий раз замуж вышла.

– Вопрос, за кого.

Тут снова раздался телефонный звонок, Тома коршуном к трубке: «Алеэ! Подскочишь? Я тоже подскочу! Бай!»

– Разговор двух блох, – шепнула Верыванна Лизе, та прыснула в ладошку.

Чтобы не слышать блошиные переговоры, Верыванна включила свой старый приемничек, и из него полилась тихая, прохладная музыка – что-то старинное, давно любимое… Верыванна не могла вспомнить что именно, но на душе вдруг стало так легко и все-будет-хорошо, потому что музыка, как внутривенное, сразу пошла в кровь…

* * *

…Но самым потрясающим действом конца второго тысячелетия стал, конечно, заключительный матч чемпионата мира по футболу. Ничего подобного мир не видел и вряд ли увидит. Шла последняя минута встречи, а счет все не был открыт! И становилось ясно, что человечество под занавес так и останется без гола! Все в отчаянии схватились за головы, причем многие не за свои. И кое-кто из фанатов, эти слабые, нервические типы, уже стал понемногу впадать в истерику и швырять на поле всякую дрянь. В тот момент судья только что растащил подравшихся грандов и собрался было разыграть спорный, как вдруг – то ли перегрелся на солнце, то ли ошалел от футбольных страстей – нервно перебросил мяч с ноги на ногу и сам повел его к ближайшим воротам!!! Стадион ахнул! Оправившись от изумления, игроки атакованной команды погнались за судьей, но поздно – мяч влетел в правый верхний угол ворот, в левом нижнем забился одураченный вратарь. Прибежавшие с носилками санитары тщетно пытались оторвать его от сетки. А на носилки меж тем тихо улегся тренер потерпевших. На том, собственно говоря, телевизионную картинку и прикрыли, а в ночных новостях сообщили, что главный приз – «Гол Миллениума» – вручили свихнувшемуся арбитру, который «столь оригинально завершил» тот последний чемпионат.

Что же касается похорон, то хоронили в тот високосный год каждый день – по одному, целыми семьями и отрядами. И люди вроде уж и привыкли жить в таких новостях, никто не зарывался в подушки, не выл от ставших будничными сообщений: «…передозировка… взят в заложники… убит…» И не казалось таким уж невероятным, что к концу второго тысячелетия в самом деле наступит Конец Света. Хотя еще совсем недавно трудно было поверить даже в конец нашего двадцатого века – мы так гордились им! Ведь это у нас, в двадцатом, появились телефоны, телевизоры, космические корабли, компьютеры, съемные зубы, руки, ноги и сердца!.. Все практически сказки стали былью! Мы свысока взирали на «устаревшие» века, на Средневековье вообще с особым осуждением, не предполагая, что и наш двадцатый вот-вот будет в прошлом и того и гляди окажется «средним», и это еще в лучшем случае, потому что слишком много мы тут напортачили, многих сгубили… И все сильней становился привкус небытия, ведь все уже было для него уготовано – разворочено, растрачено, и люди достигли той степени бесчестья и бесчувствия, после которой лишь пепел и дым.

…По ящику идет ток-шоу, токуют о милицейских и врачебных взятках, вопрос поставлен по-шекспировски скупо и строго – брать или не брать? Все, конечно, страшно возмущены: одни – тем, что взятки берут, другие – что дают смехотворно мало. В конце концов сходятся на том, что при «их» зарплате не брать, разумеется, нельзя, и потому им нужно срочно поднять зарплату. А о том, как добиться прибавки к жалованью, скажем, ученым или дворникам, ни слова. Они ж на взятках не замечены, да и кто ж им даст??

А тут еще в самый последний час тысячелетия многим было видение – на углу Садовой-Триумфальной и Тверской вдруг нарисовался голый мужик с воздетыми к небу руками. Если бы не трепетание семейных трусов на ветру, его вполне можно было бы принять за изваяние, наспех состряпанное в пику Маяковскому. Вообще-то, наваять истукана с шевелящимися трусами в наше просвещенное время – раз плюнуть! Еще бы и написали на постаменте – СЕКС-СИМВОЛ СВИХНУВШЕГОСЯ НА СЕКСЕ СТОЛЕТИЯ. Но что-то говорило (да все практически!), что мужик живой. Например, какой уважающий себя памятник потащит в вечность жратву? А у этого на правой ручище висел целлофановый пакет с бутылкой водки и витком колбасы. Опять же и закусь наваять – плевое дело, но ноги! Голые ноги истукана прямо на глазах столбеневшей публики покрылись вдруг гусиной кожей и посинели. А народу набралось видимо-невидимо! Обступили опасливым кругом, некоторые шарахались – никто ведь толком не знал, чего, собственно, он провозвестник, а вдруг как раз Конца Света? И так в вихре вдруг налетевшей метели Триумфальная площадь встретила Новое тысячелетие. На радостях, что все, кажется, и на этот раз обошлось, люди целовались, вопили, пели… Меж тем свет, как и положено, к утру стал прибывать, то есть Конец Света не состоялся. Мужик же как-то незаметно растаял в пурге, исчез, как исчезает обычно все непонятое, странное, с тем чтобы после вернуться уже законченным барабашкой. Да был ли дядя? Или невзначай соткался в воображении людей? Такие общие бреды бывают в пору сильнейших человеческих потрясений – а что же может потрясти сильней, чем ожидание, что вот-вот «выключат свет»? Но если ты барабашка, так изволь когда-то являться. И его в самом деле видели потом не раз, причем, что странно (а для барабашек нормально), в разных концах города одновременно.

В общем, распечатали мы наконец Третье тысячелетие, вскрыли подарочный пакет, а там – все то ж! Пожары, ураганы, войны… И все-таки будто что-то стало меняться. Вроде подул свежий ветерок. Вот, скажем, такие слова, как «совесть» и «честь», уже давно были не в ходу. И если б сказать кому-нибудь, например, «честь имею» или «нужно отстоять свою честь», так никто, скорей всего, ничего бы и не понял. Где отстоять-то, в очереди, что ли? Кстати, было бы неплохо, если бы появились такие очереди. А тут вдруг и заговорили о чести и достоинстве. Поначалу, правда, как о чем-то старинном, как о промотанных фамильных драгоценностях – тусклое червонное золото, богатство невиданной красоты камней… Ушлые телевизионщики, разумеется, живо состряпали ток-шоу на тему «Что такое совесть?», но народ откровенно «плавал», пока общими усилиями не договорились, что это нечто вроде невроза или шизофрении. Сами вы невротики и шизики, крикнул я тогда ящику, и всех вас надо лечить! Я, конечно, знал, что сии недуги неизлечимы. Значит, нужно поискать такое средство, такое… Которое я, кажется, нашел! В общем, я теперь уже не то что верил в свою Идею – я был упоен! Если мне удастся воплотить ее в жизнь, говорил я себе, все изменится! И я воплотил. И казалось, никто уже не остановит меня. Но нет! Вот только ты решишь, что непотопляем, как тебя тут же утащут на дно. И для этой роковой развязки подбросят кучу ошибок. Недаром «самый большой, самый лучший в мире корабль» вдруг оказался верхом (низом?) головотяпства и просчетов! Были допущены ошибки в конструкции корабля, в прокладывании маршрута, и – подумать только! – на «Титанике», которого терпеливо поджидал во мраке айсберг, не оказалось прибора ночного видения и более половины необходимых для спасения людей шлюпок! Я, кстати, всегда остро переживал трагедию «Титаника», и это странным образом давало мне какое-то отчаянное, неизъяснимое вдохновение. Будто я должен был отработать, отжить за всех них…