– Посмотрю, какая у нас имеется информация по Веганской армии действия, – сказал наконец Габриэль. – Но я бы сосредоточился на шкуре, ведь это единственная ценная вещь, пропавшая из дома, насколько тебе известно. – Он немного помолчал. – Как тебе Джерри О’Брайен?
– Если забыть о том, что он клоун-маргинал?
– Я имею в виду – в качестве подозреваемого. У него мог быть мотив убить Готта?
Джейн покачала головой:
– Они были приятелями, вместе охотились. Он легко мог пристрелить его в лесу и выдать это за несчастный случай. Но я и в самом деле думала об О’Брайене. И о его личном секретаре. Готт был человеком нелюдимым, и подозреваемых много не наберется. По крайней мере, мы их не знаем.
Но погрузишься глубже в чью-нибудь жизнь – жди сюрпризов. Джейн вспомнила про других убитых, про другие расследования, в ходе которых обнаруживались тайные любовники, или никому не известный банковский счет, или бессчетное количество пагубных пристрастий, выявленных лишь тогда, когда насильственная смерть делала прозрачной прошлую жизнь.
И еще она подумала о собственном отце, у которого свои скелеты в шкафу: роман с другой женщиной разрушил его брак с матерью. Даже человек, которого она вроде бы знала, с которым проводила каждое Рождество, каждый день рождения, оказался чужаком.
Позднее вечером ей пришлось иметь дело с этим чужаком, когда они с Габриэлем приехали к дому Анжелы, чтобы забрать дочку. Джейн увидела знакомую машину на подъездной дорожке и спросила:
– Что здесь делает отец?
– Это его дом.
– Был его дом.
Она вышла из машины и оглядела «шевроле», припаркованный на обычном месте, будто он никогда и не покидал его. Словно Фрэнк Риццоли мог вернуться в прежнюю жизнь, и все стало бы по-старому. У «шевроле» появилась новая вмятина на левом переднем крыле. Джейн подумала, не приложилась ли это телка Фрэнка и не наорал ли он на нее, как когда-то наорал на Анжелу, когда она поцарапала ему дверь. Если долго живешь с мужчиной, то даже в том, кто прежде был безупречным любовником, начинаешь находить изъяны. Когда его телка заметила, что у Фрэнка из носа растут волосы, а дыхание по утрам, как и у других мужчин, не отличается свежестью?
– Давай заберем Реджину и сразу домой, – прошептал Габриэль, когда они поднялись на крыльцо.
– А я что, по-твоему, собираюсь делать?
– Надеюсь, не станешь ввязываться в обычную семейную драму.
– Семья без драмы, – сказала Джейн, нажимая на кнопку звонка, – это не про меня.
Дверь открыла ее мать. По крайней мере, она выглядела как Анжела, но это была апатичная, безжизненная версия Анжелы, встретившая их искусственной улыбкой:
– Спит как убитая, никаких хлопот. Хорошо поужинали?
– Да. А отец почему здесь? – спросила Джейн.
– Я у себя дома, – раздался громкий голос Фрэнка, – вот почему я здесь. Что за дурацкий вопрос?
Джейн вошла в гостиную и увидела, что отец восседает в своем старом мягком кресле – странствующий король вернулся и предъявил претензии на трон. Волосы у него были странного цвета обувной ваксы – когда это он их покрасил? Она заметила и другие перемены: шелковую рубашку с открытой шеей, модные часы на запястье. Перед Джейн сидела какая-то лас-вегасская версия Фрэнка Риццоли. Может быть, она зашла не в тот дом, попала в параллельную вселенную и встретила мамочку-андроида и дискотечного папочку?
– Я возьму Реджину, – сказал Габриэль и благоразумно исчез в коридоре.
Трус.
– Мы с твоей матерью наконец пришли к взаимопониманию, – заявил Фрэнк.
– И что это значит?
– Мы собираемся наладить нашу жизнь. Вернуться к тому, что было прежде.
– Это с твоей блондинкой или без нее?
– Да что с тобой такое, черт побери? Хочешь все порушить?
– Ну, что касается порушить, ты и сам в этом преуспел.
– Анжела, скажи ей!
Джейн посмотрела на мать, которая стояла, уставившись в пол:
– Это то, чего ты хочешь, мама?
– Все будет хорошо, Джейни, – тихо произнесла Анжела. – У нас все получится.
– Что-то не слышу в твоем голосе энтузиазма.
– Я люблю твою мать, – сказал Фрэнк. – Мы одна семья, мы создали дом, и мы будем жить вместе. Вот что имеет значение.
Джейн переводила взгляд с одного родителя на другого. Отец смотрел на нее, раскрасневшийся и воинственный. Мать избегала встречаться с ней глазами. Джейн столько всего хотела сказать, столько должна была сказать, но время истекло – Габриэль уже стоял у входной двери со спящей дочерью на руках.
– Спасибо, что посидела с Реджиной, мама, – поблагодарила Джейн. – Я позвоню.
Они подошли к машине. Габриэль уложил дочь на заднее сиденье, и тут дверь дома открылась и появилась Анжела с плюшевым жирафом Реджины.
– Если вы забудете Бенни, она будет орать так, что вам не поздоровится, – сказала она, протягивая жирафа Джейн.
– Ты в порядке, мама?
Анжела обхватила себя руками и оглянулась на дом, словно кто-то другой должен был ответить на этот вопрос за нее.
– Мама?
Анжела вздохнула:
– Так должно быть. Фрэнки этого хочет. И Майк тоже.
– Не моим братьям это решать. Тут только твой голос что-то значит.
– Он так и не подписал бумаги на развод, Джейн. Мы все еще муж и жена, а это что-то да значит. Это значит, что по-настоящему он нас никогда не бросал.
– Это значит, что он не прочь иметь и то и другое.
– Он твой отец.
– Да. И я его люблю. Но я и тебя люблю, а вид у тебя вовсе не счастливый.
В темноте подъездной дорожки Джейн увидела, как мать пытается улыбнуться отважной улыбкой:
– Мы – одна семья. Я сделаю так, что все будет хорошо.
– А что Винс?
При упоминании имени Корсака улыбка сошла с лица матери. Она прижала руки ко рту и отвернулась.
– О боже. О боже… – Мать начала рыдать, и Джейн обняла ее. – Я тоскую по нему, – сказала Анжела. – Каждый день тоскую. Он не заслужил этого.
– Ты любишь Винса?
– Да!
– Ты любишь отца?
Анжела задумалась.
– Конечно люблю. – Но настоящий ответ содержался в этой паузе, в этих секундах тишины, прежде чем она набралась сил возразить тому, что говорило ее сердце. Она отстранилась от Джейн, глубоко вздохнула и выпрямилась. – Не волнуйся за меня. Все будет хорошо. Езжайте домой, кладите скорее внучку в постель.
Джейн проводила мать взглядом. Она увидела в окно, как Анжела села на диван напротив Фрэнка, который так и не встал с кресла. Как в прежние времена, подумала Джейн. Мать в своем углу, отец – в своем.