– Слышь, паря, погодь чуток.
Джордан обернулся и даже слегка вздрогнул от неожиданности. У здоровенного валуна, где только что – он готов был в этом поклясться – никого не было, стоял невысокий сухонький старичок с длинной седой бородой. Ветерок чуть взлохмачивал подстриженные скобкой редкие волосы на его голове, но пышная борода была аккуратно расчесана надвое. В позе незнакомца угадывалось какое-то внутреннее достоинство. Джордан подошел поближе. Старик, стоявший неподвижно у камня, напомнил ему одного из персонажей Мельникова-Печерского, которого он читал запоем в университетские времена. Сходство было и в одежде, вызывающе несовременной. На старичке были темно-синие брюки с напуском, заправленные в кожаные сапоги, и белая рубаха с причудливой вышивкой, стянутая расшитым красным пояском.
Приглядевшись к рисунку шитья на рубахе, Джордан поначалу не поверил своим глазам: по вороту и рукавам были вышиты крупные красные свастики в окружении синих ромбиков, а низ рубахи украшала широкая кайма с зигзагом из красных точек-глазков.
Подняв глаза, Джордан натолкнулся на внимательный немигающий взгляд старика. Карие глаза его оказались, однако, неожиданно молодыми. Такие же, вспомнил Джордан, были у его деда, даже когда тому было уже за восемьдесят.
– Что, дедушка? – спросил он вполголоса. Ему не хотелось, чтобы старика увидел кто-то из его спутников.
– Ты, паря, пошто с убырками-то? Ты ж не ихний буишь, – ответил тот вопросом на вопрос. Говорил старичок, окая и чудно растягивая слова, как будто нараспев.
– С какими убырками? – не понял Джордан. – Кто это?
– Убырки-то? – переспросил дед. – Как есть убырки и всё тут. Слуги змиевы. А сам-то издалече буишь?
– Из Америки.
– Ишь ты! – удивился старик. – Не болташь? Бона куды добралися. У вас там, бают, тоже башни змиевские стоят. Одна так прямо в городу у большой воды. Но стерегут и ее. А ты, паря, ето, гляди-погледывай. Нужон ты имя для ча-то, а для ча – сам постигни.
– Откуда же, вы, дедушка, знаете, что я не принадлежу к ним? – озадаченно спросил Джордан, кивнув в сторону скалы.
– А по глазам видать, – ответил дед, не раздумывая. – У тя глаза светятся, а у их-то мертвые.
– Скажите, а что это за рисунок у вас вышит?
Джордан показал пальцем на не дававшую ему покоя красную свастику, бежавшую колесом по вороту рубахи.
– Ето? Узор четырехкрюшный. Свет из души исходит, тьму рассеиват. А змий-от, гляди: в преисподнюю повержен.
Старик показал на широкую кайму, вышитую по низу рубахи. На ней по всей длине повторялся один и тот же рисунок: три точки, расположенные треугольником.
– Где же тут змей, дедушка?
– Чо ж ты, паря, глядишь, а не вишь! – удивился дед. – Вот же рожа шайтанская, – он ткнул кривым узловатым пальцем в троеточие. – Два ока видимых, а третье скрытое.
– Гурьян, дак чо ты? – раздался вдруг еще один голос. Старик обернулся. Шагах в десяти позади него на склоне стоял мужичок помоложе, но похоже одетый, и нетерпеливо махал рукой. – Пошли уж.
– Иду-иду, – кивнул дед и торопливо засеменил в сторону мужичка.
– Дедушка! – окликнул его Джордан. – А что вы тут делаете?
– Я-то? – Старичок обернулся и неожиданно широко улыбнулся беззубыми деснами. – Примечаю…
Через пару секунд оба исчезли в кустарнике, как будто их и не было. Из-за скалы вдруг появились оба охранника и быстрым шагом направились к Джордану.
– С кем это вы тут разговаривали? – озабоченно спросил старший, пристально глядя американцу в глаза. Джордан повел плечами – новая куртка неприятно натирала сзади шею.
– Местный житель любопытствовал, откуда я, – сухо ответил он, не отводя глаз.
– Что еще за местный… – пробурчал охранник и, кивнув младшему, побежал вниз по склону, цепляясь одеждой за колючки. Второй нехотя двинулся за ним. Джордан побрел вверх по тропе. Он почему-то был совершенно уверен, что этим парням ни за что не найти старичка, если тот сам не захочет, чтобы его нашли.
* * *
Догнав остальных, Джордан оказался на небольшой, поросшей мягкой травой поляне, окруженной высокими густыми лиственницами. Подъем здесь переходил в небольшое плато с беспорядочно торчавшими из земли гранитными глыбами, а дальше гора стояла уже почти отвесно. Куда не взглянешь, плато окружали голые скалистые хребты с черными жерлами пещер. Джордан вдруг почувствовал, что стало теплее. Со стороны горы несильно, но постоянно дул теплый ветер, причем было ощущение, что нагретый воздух идет откуда-то снизу. Пахло здесь, как в рентгенкабинете, будто рядом был источник сильного излучения. Приглядевшись, он заметил у основания скалы черное отверстие, похожее на вход в пещеру. Отверстие было загорожено массивным камнем. Если дует оттуда, подумал он, вспомнив рассказ Густава, значит, внизу огромная полость. Подойдя поближе, он услышал тихий, едва различимый гул, шедший из темной дыры.
– Что это? – он кивнул в сторону пещеры, обращаясь к подошедшему Амиру.
– Там подземная река, – ответил тот. – Помнишь: «земля расступилась и поглотила воду» или как там? Это здесь. Я в прошлый раз хотел туда залезть, увидеть своими глазами, но учитель запретил. Может, сегодня… Пойдем на площадь, там уже начинается.
Площадью оказалась другая поляна, скрытая за деревьями, значительно больше первой. Человек тридцать уже сидело полукругом по периметру поляны на траве или подложенной одежде. Почти половина из них, в основном, мужчины, были в черных масках. Японцы уселись особняком, скрутив ноги в позе лотоса. Напротив высились два вкопанных в землю высоких столба из грубо отесанных сосновых стволов, расколотых сверху топором. На раскол опирались две наклонно стоящие на земле длинные жерди, на вершинах которых висели лошадиные шкуры, а позади всей этой конструкции на таких же длинных, но установленных вертикально шестах была развешена огромная сплетенная из разноцветных нитей сеть вроде рыболовной. Сверху сеть была украшена множеством цветных ленточек, колебавшихся от легкого ветерка. Между зрителями и занавесом были аккуратно, как для костра на пикнике, сложены сосновые поленья. Поодаль стояли туристические палатки, среди них одна шатровая, а немного в стороне была установлена юрта, напомнившая Джордану индейский вигвам.
Солнце было уже низко. Пробиваясь сквозь плотные облака, его лучи окрашивали синеющие вдали горные вершины с рваными, как зазубрины, краями в зловещие золотисто-багровые тона.
Амир уселся рядом с Мариной, Джордан последовал его примеру. Сгущавшиеся сумерки придавали необычной сцене еще большую таинственность. Собравшиеся переговаривались, но очень тихо, не заглушая ни шума подземных вод, ни стрекота каких-то насекомых – не то сверчков, не то цикад. Внезапно все затихли и разом повернули головы к тропе. Из-за деревьев показался молодой охранник, кативший что-то перед собой. Когда он подошел поближе, Джордан понял, что это было кресло на колесиках, на котором сидел, вытянувшись вперед и держась руками за подлокотники, немолодой уже и очень худой бородатый мужчина с острыми чертами лица. Весь вид его говорил о серьезной болезни, но глубоко провалившиеся на изможденном лице глаза блестели, создавая впечатление незаурядной внутренней силы. Парализованные ноги, как на фотографиях президента Рузвельта, бессильно стояли на подножке кресла. Длинная густая борода, завивающаяся кольцами, в свою очередь напоминала изображение какого-то древнего ассирийского царя.