Потом был удар.
Режущая боль обожгла левую руку, Максим сломал ветку, вторую, третью, листья полосовали его онемевшее лицо, что-то вонзилось в бок и с хрустом вышло обратно, а тело его падало и падало вниз. В ворохе сломанных ветвей Максим рухнул на землю.
Боль пронзила изувеченное тело. Хруст костей заполнил рассудок. Ломающая мука вошла в каждую клетку поверженного организма.
Сила, сбросившая его с крыши, не отпускала. Его рывком перевернуло на спину, приподняло и посадило. Он уже не мог кричать. Из его открытого рта лился хрип вместе с кровью. Он давился, захлебывался ею. Кровь была везде.
Он увидел неестественно заломленную правую ногу и вздыбленный обломок кости, прорвавший штанину брюк. Он ощутил вонзившиеся в тело сучья и истекающий пузырящейся кровью вспоротый левый бок. Он почувствовал, как из разорванного предплечья толчками выплескивается его жизнь.
Потом сила подняла ему голову.
Затуманенными глазами Максим увидел невозмутимого Тараса, сидящего рядом на корточках.
— Что случилось, — прохрипел Максим, но у него получилось какое-то странное горловое бульканье.
— Н-да, — произнес Тарас, — герой спекся. А все туда же, старших учить. Такой же, — он поднялся и брезгливо оттер о штанину руку, вымазанную в крови. — Ты полежи тут, приди в себя. Потом приходи в дом, поговорим.
Беспамятство приняло Максима в милосердные объятия.
3
Сквозь ветви весело светило солнце, а по щеке явственно кто-то полз.
Максим открыл глаза и сел, брезгливо стряхивая с лица маленького оскорбленного жучка.
Он полулежал в ворохе сбитых при падении веток и листьев, а до крыльца дома было рукой подать.
Он поднял руки к глазам. Все исцарапанные, они были сплошь в засохшей крови.
Со страхом ожидая боли, он поднялся на ноги.
Ничего.
Отряхнулся, вновь готовый с перекошенным лицом рухнуть в траву.
Словно во сне, Максим, осторожно печатая шаг, пошел к дому. Все чувства говорили ему — да, ты только что упал с крыши, ты переломал себе все кости и потерял много крови. Но он видел себя и не верил. Боли не было. В голове бурлил только один вопрос. Кто же я?
Максим поднялся на крыльцо и открыл дверь.
В прихожей снял обувь и прислушался.
За второй дверью, в гостиной, кто-то тихо разговаривал. Он различил бархатный бас Тараса и чей-то, достаточно молодой, мужской голос. Он прислушался. Второй голос был незнакомый.
Максим открыл дверь.
Первое, что он увидел, было перекошенное лицо молодого незнакомого человека. Вначале проступил явственный ужас, потом появился страх и, наконец, победило ярко выраженное отвращение. Однако, дар речи, очевидно, так и не сумел его посетить вновь.
— Э-э… Та… — попытался выдавить незнакомец.
Тарас сидел левее, спиной к двери в кресле. Между ним и Тополевым стоял низкий столик, заваленный ворохом бумаг, и, где-то в их глубине, благоухал свежий сваренный кофе.
— Присядь на диван, Максим, — не оборачиваясь, произнес Петровский. — Подожди секунду, поговорим. Ты позвонишь мне вечером, Антон?
Тот, которого назвали Тополевым, очевидно, пребывал в шоке.
Он запоздало кивнул и, приподнявшись, стал лихорадочно быстро собирать разложенные перед ним бумаги в портфель. Взгляд его не отрывался от Максима, словно он боялся, что ужасное существо, отдаленно напоминающее человека, сейчас бросится и не даст ему уйти.
— Твой будущий сотрудник. Перспективный молодой химик, — сказал Тарас. Тополев замер. — Познакомься — Максим Дронов.
Антон посмотрел на него невидящими глазами, кивнул, потом кивнул Максиму и быстро ретировался. Через черный выход, кстати.
Тарас, не сдерживая себя более, откинувшись на спинку, с удовольствием рассмеялся.
— Он ненормальный? — спросил Максим робко.
Тарас повернулся в кресле, и лицо его тоже удивленно перекосилось.
— А ты иди сам на себя посмотри, — сказал он, указывая пальцем на большое зеркало.
Максим подошел, шаркая разорванной штаниной.
Вид его, перспективного молодого химика, был просто ужасен.
И хотя Максим, как и Тарас, знал, что под разорванной одеждой и запекшейся кровью скрывается абсолютно целое здоровое тело, картина открывалась потрясающая. Он представил ощущения Тополева и ему стало смертельно стыдно.
— Так, — сказал Петровский сзади. — Душевая дальше по коридору. Одежду сложи в кучу, выбросим позже. Я принесу тебе что-нибудь из моего. Потом съездим и купим новое.
— Скажите, — произнес Максим, словно не слыша, — я — сплю?
Он поднял и покрутил, рассматривая руки. Потом провел по разорванной, задубевшей от спекшейся крови штанине.
— Я же помню… Боль… Адская боль… Перелом на ноге… Бок… — он поднял голову. — Это была галлюцинация? А сломанное дерево? Я видел, когда очнулся, оно действительно сломано. Что происходит, Тарас? Я схожу с ума?
— Ты — не человек больше, Макс, — сказал Тарас. — По-моему, я тебе доказал это. Тебя невозможно убить обычными методами. Тебе не нужно ничего. Только твое тело. Разве это не решение твоих проблем?
— Решение…, — пробормотал Максим, не в силах оторваться от зеркала. — Вы сказали, что бессмертия не бывает. Так как же меня можно убить?
— А вот об этом мы поговорим попозже, — весело произнес Тарас. — И добро пожаловать к нам в контору. Считай это первым рабочим днем. Да, кстати, в офисе называй меня, будь добр, Тарас Васильевич. А то не удобно как-то, я такой уважаемый дядька…
Максим снова посмотрел на себя в зеркало.
Невозможно, сказал он себе. Меня больше невозможно так вот просто убить….
4
— А! — вскрикнул Максим, приходя в себя. Вся рука и вся ванная были в крови.
Кто-то стучал в дверь.
— Открой сейчас же! — кричала Алена с той стороны. — Ты, что, заснул там?
А Максим все еще падал с пятого этажа.
Встряхнулся.
Быстро сунул руку под кран, съежившись в ожидании боли. Но боли не было. Рука под кровавыми потеками была идеально целой. Как и все тело во сне, после ужасного падения.
Он открыл рот, рассматривая руку.
— Максим!
— Я сейчас, Ален, — торопливо произнес он в сторону двери. — Заснул немного, извини.
— Свалился ты на мою голову, — пробурчала она и, судя по шагам, удалилась на кухню. — Маме перезвони, она что-то тебе сказать забыла.
Максим перевел дух.
Посмотрел на руку. Несколько раз сжал пальцы. Его лицо расплылось в невольной улыбке.