— Нет, — запротестовала Надя, — я не хочу…
— Ты слушай! — прикрикнула на нее Аполлония. Картежницы посмотрели в их сторону.
— Опять бунтуешь, бабка! — вмешалась одна их них. — А ну тихо!
Аполлония притянула Надю рукой к себе и приглушенным голосом сообщила, как поступить дальше.
— Так Оля сказала, — заявила она под конец. — Делай все в точности так, как она сказала. Оля была у меня только что. Вот тебе ее слова: «Раз Надя так уж хочет „Откровение огня“, пусть подержит его!» — Старуха закатила вверх глаза, потом закрыла их, подавила смешок и опять обратилась к Наде: — Это редкая книга, антиквариат. Ты ведь, детка, спрашивала про антиквариат? Он теперь сам идет к тебе в руки, держи только покрепче. И другие книги тебе были бы, да мы со Степаном их закопали в Посаде. Закопали, когда в Москву собирались. Только «Откровение огня» с собой в Москву взяли, другие же книги за огородом Гридиных закопали. Мы в Посаде в доме Гридиных жили, напротив Благовещенского монастыря. Дом-то тот еще стоит, я знаю. Никто в нем не живет, а он стоит, и антиквариат в земле все лежит… Я сама его закопала, прямо сразу за забором. За огородом, за забором…
* * *
«За огородом, за забором…» — жужжало у меня в голове, после того как Надя кончила свою историю.
— Что вы знаете о Степане Линникове? — спросил я ее.
— Практически ничего. Он тоже был учителем. Аполлония Максимовна о муже вспоминать не любила. Если она кого и вспоминала — то детей. О них она говорила часто.
— А что за книги закопаны в Посаде, вам известно?
— Понятия не имею.
У меня в голове добавилось жужжания. «Линников был учителем, — соображал я, — похоже, он знал толк в древнерусских книгах. Вместе с „Откровением огня“ он мог найти в Благовещенском монастыре и другие редкие манускрипты. А что, если они и правда до сих пор лежат в земле, „за огородом, за забором“?»
— Вы не знаете, в каком году Линниковы уехали из Посада? — спросил я Надю.
— Знаю, — резко сказала она. — Но теперь ваша очередь отвечать на вопросы. Меня интересуют возможности в Голландии. Я поняла, что соваться в так называемые серьезные издательства не стоит. А если попробовать в других? Да, кстати, такая еще вещь. Аполлония поставила условие, чтобы «Откровение огня» напечатали на русском языке.
— Четвертая вещь.
— В каком смысле? — не поняла она.
— Получается, что вы обещали Аполлонии не «две вещи», а четыре.
— Дважды две! — вышла Надя из положения и рассмеялась.
— Вы что же, думаете издать «Откровение» в Голландии на русском языке?
— То, что древнерусские книги у вас никому не нужны, я, конечно, сама понимаю. Никому, кроме славистов. Вы знаете, о чем я подумала? А что, если подбить славистов издать кенергийский манускрипт за свой счет? У вас же издают книги за свой счет, правда?
— Ни один славист не станет рисковать репутацией и ввязываться в дело, которое может обернуться скандалом. Официальный владелец «Откровения огня» — АКИП. Обнаружив публикацию своей пропавшей рукописи, он может подать на издателя в суд.
— Да бросьте вы! — отмахнулась Надя. — Пока АКИП узнает… Да и не будет АКИП судиться, у нас к этому непривычны. Я еще ни разу не слышала, чтобы наши архивы с кем-то судились за границей.
— Это не гарантия.
— А что, нужна гарантия? — возмутилась она. — Речь идет об уникальной рукописи, переворачивающей представления о древнерусской культуре! Я рассчитываю на заинтересованность ваших коллег и вас самого, на то, что вы встанете на мою сторону и проигнорируете опасность конфликта с АКИПом. Ведь это очень важно — чтобы такая книга, как «Откровение огня», стала достоянием всех, а не была погребена в спецхранах. Сначала это был монастырский спецхран, потом — советский. Я надеюсь на внутреннее неприятие спецхранов у ваших коллег, свободных людей! Вы знаете, сколько литературоведов видели «Откровение»?
— Знаю. Двое.
Она не поняла:
— Кто это?
— Вы и я.
Ее скулы чуть расслабились — настолько, что мелькнула улыбка.
— Я не литературовед, я историк, кончала истфак МГУ, — поправила она меня. — Ну а теперь о сути дела. Захочет все-таки кто-то из славистов помочь мне в издании «Откровения огня», как вы думаете?
— Вряд ли. Конечно же, у каждого из нас есть «внутреннее неприятие спецхранов», и в вашей войне с одним из них мы все — на вашей стороне. Но — опять же внутренне.
— И вы тоже?
— И я.
— От вас я ожидала большего участия, — упрекнула она и перестала на меня смотреть.
— Я не сказал, что отказываюсь вам помочь, — сказал я Наде. — Лучше взяться за дело иначе: в первую очередь написать об «Откровении огня» статью. Вы кое-что уже знаете о перипетиях, через которые прошла рукопись, прежде чем оказалась у вас в архиве. Разузнайте о них больше — как можно больше. На сегодняшний день известно только А и Б. «А» — это кое-что о происхождении «Откровения», «Б» — о том, как оно попало в АКИП. А что было между «А» и «Б»? Мы знаем, например, что Захарьина пустынь, где написано «Откровение», сгорела. Каким образом оно потом оказалось в Благовещенском монастыре? Прежде чем туда попасть, рукопись, по всей вероятности, переходила из рук в руки. Вы видели четыре записи в конце книги? Кто были эти люди, которые их оставили? Леонид и Никита кое-что о себе сообщили. А кто такая «первая кенергийка»? Она написала только, что читать книгу ей трудно, но она обязательно прочтет ее до конца. Прочла она «Откровение огня» или нет? Повлияла книга как-то на ее жизнь, как это было с Леонидом и Никитой? К кому книга попала после нее? Как она оказалась у того, кто накарябал на ее последнем листе ругательство?
— Этих людей теперь не установить, — равнодушно сказала на это Надя.
— Вы и правда так думаете?
Она пожала плечами и оставила вопрос без ответа.
— Если вы сможете расследовать судьбу «Откровения» и написать о ней статью для широкой публики — я поспособствую, чтобы она была опубликована в каком-нибудь голландском популярном журнале. В конце статьи вам надо будет рассказать о своем намерении издать кенергийскую рукопись и обратиться к читателям поддержать вас материально. У нас такие инициативы практикуются и обычно находят хороший отклик. Так могут появиться необходимые для издания средства.
— А сами вы предпочитаете держаться в стороне, — опять упрекнула она.
— Если я поддержу вас открыто, я потеряю доступ в восточноевропейские архивы. Тогда уж лучше сразу поменять профессию. Но как раз теперь, если быть точным — со вчерашнего вечера, мне это делать совершенно не хочется.
Мой ответ ее, кажется, удовлетворил, но полного доверия я у нее не вызывал.
— Что вы хотите за это ваше «участие»?
— Немного больше дружелюбия.