Капитан был очень радушен, угостил нас рыбой. В любой другой момент я бы непременно попал под власть окружающих океанских красот, но ежесекундно возвращался к размышлениям о Василии, шамане, безопасности Жанны.
И вот – мы уже в самолёте, и я мысленно благодарю отца (да, я подумал именно так, не Василия, а отца) за его самоотверженность, за преданность чувств к моей матери – индианке, необыкновенной, загадочной, прекрасной… за заботу о Жанне и понимаю, насколько он велик величием своей души, мой отец.
По телу мурашками расползаются необычные ощущения. Мурашки достигают сердца.
Жанна спит у меня на плече, её чёрные как смоль волосы щекочут мне нос. И я незаметно, стараясь не конфузить её этим фактом, осторожно дотрагиваюсь до него, боясь прозаично чихнуть. Её близость опять окунала меня в киношность нашего соития: лучше фантазировать в воздухе о прелестях любви, чем переживать тяготы перелёта. Я взглянул в иллюминатор – внизу колыхалась зелёным покровом жизнь джунглей, впитывающая свежесть капель дождя, падающих с небес.
Чувственная плоть, красота «Сеньоры Большая Голубая Жемчужина» омывалась романтикой – очищающим дождём жизни.
Память принесла прощальные слова, слетевшие с губ моего отца:
Мать Земля, «Сеньора Большая Голубая Жемчужина»
Утратила путь к радужному свету,
Радужный свет для неё стал темнее тёмной ночи,
«Сеньора Большая Голубая Жемчужина» дана нам богами для жизни.
Народ утратил хранительницу «Сеньоры Большая Голубая Жемчужина»,
Но тем и велика твоя любовь, Лиа,
Любовь к «Сеньоре Большая Голубая Жемчужина»,
К каждой её травинке, каждому живому созданию;
Ты – олицетворение этой любви,
Если бы ты, Лиа, не спасла меня и нашего малыша
Это было бы полным противоречием твоей вселенской, всеобъемлющей нигапурбалеле…