Уже после начала войны, в директиве № 33 от 23 июля 1941 г. ОКВ требовало от личного состава частей, предназначавшихся для охраны оккупированной территории, «подавлять сопротивление гражданского населения не методами юридического наказания преступников, а путем запугивания, чтобы отбить у него всякую охоту продолжать борьбу…» Подчеркивалось, что «командование должно применять самые драконовские меры…»
[513]
Известны также приказы двух командующих немецкими армиями – фон Рейхенау и фон Манштейна – о репрессиях против мирного советского населения, которые в октябре и ноябре 1941 г. были одобрены высшим германским командованием. Гитлер нашел их превосходными, а фон Браухич распорядился, чтобы приказ Манштейна, в котором тот, кроме всего прочего, призывал к уничтожению евреев, разослали по всем соединениям на Восточном фронте в качестве образца для составления аналогичных документов
[514].
Нижестоящие офицеры действовали в том же духе. Так, командир 2-го батальона, 11-го пехотного полка, 9-й танковой дивизии некий Гутман подписал 23 июля 1941 г. письменный приказ, в котором говорилось: «…Я еще раз объявляю, что каждый офицер вправе – по собственному усмотрению – приказать расстреливать советских военных, действующих против нас позади нашего фронта и занимающихся саботажем или шпионажем, равно как и гражданских лиц, подозреваемых в саботаже или шпионаже… Я не раз устанавливал, что офицеры батальона пытаются переложить ответственное решение на меня. Категорически запрещаю это»
[515].
Такие приказы, безусловно, способствовали эскалации бесчеловечного насилия военнослужащих вермахта по отношению к советским людям, попранию всех известных норм и правил ведения войны. В немецких солдатах культивировались поистине звериные инстинкты.
Моральный облик немецких солдат после того, как они почувствовали на себе силу контрударов Красной армии, во многом определялся яростью к противнику, жаждой уничтожения всех «антигерманских элементов». Более высокие потери германской армии в России по сравнению с кампанией на Западе воспринимались ее солдатами нередко в извращенной форме – как подтверждение дикости и коварности большевиков. Такое отношение к советским солдатам и гражданскому населению нашло отражение в письмах немецких военнослужащих с Восточного фронта. Вот лишь некоторые выдержки из писем простых солдат (фамилии не указаны. – М. М.): 10 июля 1941 г.: «Немецкий народ в неоплатном долгу перед фюрером, ибо если эти бестии, с которыми мы сейчас ведем борьбу, ворвались в Германию, то начались бы такие убийства, которых еще не видел мир»; 16 июля 1941 г.: «Все взятые нами в плен или арестованные комиссары и прочие лица расстреливаются на месте…»; 23 октября 1941 г.: «У тебя чересчур упрощенное представление об этой войне. Ты думаешь, мы пришли сюда только для несения оккупационной службы… Здесь идет речь о борьбе с бандитами и эксцессами малой войны. Так, вчера русский в штатском застрелил в соседнем местечке немецкого офицера. За это была сожжена целая деревня. В этом восточном походе дела обстоят совсем иначе, чем в западном»
[516].
Немецкое командование сознательно обрекало тысячи советских пленных на неминуемую гибель. В лагерях проводились «селекции» по расовому признаку, людей морили голодом, заставляли выполнять непосильные работы. Многие военнопленные погибли на этапе, так и не дойдя до лагеря.
О судьбе захваченных красноармейцев представители германского офицерского корпуса начинали волноваться лишь тогда, когда обеспечение лагерей создавало определенные трудности снабжению собственных войск. Об этом красноречиво говорит выдержка из донесения штаба 9-й немецкой армии командованию ГА «Центр» от 22 ноября 1941 г.: «…Срочно предлагается обеспечить отправку приблизительно 8000 пленных по железной дороге из Ржева в Вязьму… Положение с продовольствием в лагере военнопленных катастрофическое… Все находящиеся в армейском районе военнопленные, не используемые на трудовом фронте, значительно усложняют положение со снабжением армии…»
[517]
Кровопролитные бои под Смоленском, замедление немецкого наступления на московском направлении в августе-сентябре 1941 г. заставляли германское командование искать причины своих неудач. Пожалуй, впервые оно стало задумываться о способности солдат вермахта выдержать противоборство с бойцами Красной армии, когда последние не деморализованы ошеломляющим натиском немецкого оружия. Отдел боевой подготовки генштаба ОКХ, получивший в августе задание изучить эффективность боевого применения германских частей, 22 сентября 1941 г. представил командованию сухопутных войск документ, озаглавленный как «Опыт похода на Восток». В нем, в частности, содержался анализ участия подразделений вермахта в ночных боях, которые в большинстве случаев оканчивались для них неудачно. Отмечалось, что «в это время суток боевые действия распадаются… на отдельные схватки, в которых русские солдаты (примитивный продукт природы) превосходят немецких солдат. Немецкие солдаты лишь в незначительной мере могут в этих схватках использовать свое превосходство в численности и автоматическом оружии…»
[518]
Тем не менее, в первые два-три месяца войны моральное состояние германских военнослужащих оставалось, в целом, на довольно высоком уровне. В соединениях ГА «Центр» дискомфорт и падение боевого духа появлялись в периоды вынужденных задержек наступления, после тяжелых, не приносящих крупных побед боев. В Отчете о боевых действиях 3-й танковой группы с 12 июля по 10 августа 1941 г. в районе Смоленска говорилось: «…Большие потери, которые, однако, не превышали потерь на Западе, большая физическая нагрузка на войска из-за жары и пыли, душевное напряжение из-за пустынности и обширности страны, ожесточенное сопротивление противника, сознание того, что танковые войска должны вести бой почти одни, без поддержки остальных сухопутных сил, способствовали появлению у войск желания пополниться и получить отдых на несколько дней…»
[519] Но у военнослужащих группы не возникало пока сомнений в том, что война будет завершена еще в 1941 г.
Начиная с конца августа 1941 г., судя по письмам с фронта, настроения германских солдат стали меняться. Свое разочарование реальным положением дел на московском направлении высказал в письме на родину ефрейтор Макс Х. из 268-й пехотной дивизии 4-й армии ГА «Центр». 2 сентября 1941 г. он сообщил: «У нас наступили скверные времена и большие потери. Уже в течение пяти недель мы лежим на одном и том же месте и по нас все интенсивнее стреляет русская артиллерия. До Москвы еще 150 км… Полагаю, что мы уже понесли достаточно потерь. Нам также постоянно обещают, что возвратят домой, но все время впустую…»
[520]