Красные моря под красными небесами - читать онлайн книгу. Автор: Скотт Линч cтр.№ 122

– Ого, значит, Лукарно цитируем? – Жан задумчиво поскреб бороду. – «О женщина, сердце твое – загадочный лабиринт! Если бы превратить смятение в вино, то пей я его хоть тысячу лет, все равно не упился бы до состояния, которого ты без особых усилий достигаешь за краткий миг между пробуждением и завтраком. А твою изощренную изворотливость встретили бы овацией даже змеи, ежели боги даровали бы им ладони…»

– А, это моя любимая цитата! Из «Семидневной империи», да?

– Верно… Эзри, прости за праздное любопытство, но откуда ты все это зна…

– Ну, ты ведь тоже все это читал, правда? – Она отобрала у Жана бутылку и отхлебнула порядочный глоток. – Ладно, я тебе подскажу. «В моих руках покоился весь мир; императоры поверяли мне свои тайные помыслы, мудрецы раскрывали сокровенные знания, а полководцы делились со мною горечью поражений…»

– У тебя была библиотека? Погоди, у тебя есть библиотека?!

– Была, – вздохнула Эзри. – Я – самая младшая из шести дочерей, и к моему рождению родителям уже прискучила нежная забота об отпрысках. У старших сестер были нянюшки и гувернантки, а моими друзьями стали пыльные фолианты в матушкиной библиотеке. – Она допила бренди и с усмешкой швырнула бутылку за борт. – А ты как дошел до такой жизни?

– Ну, мое образование было весьма беспорядочным. Помнишь такую игрушку – дощечку с отверстиями разной формы, куда надо было вставлять подходящие фишки: квадратики, кружки, звездочки?

– Да, – кивнула она. – Мне такая от старших сестер в наследство досталась.

– Ну, если так можно выразиться, меня учили быть неподходящей фишкой.

– Правда? Неужели у таких, как ты, гильдия есть?

– Есть, конечно. Мы уже много лет признания добиваемся, да все без толку.

– И библиотека у тебя была?

– Что-то вроде того. Книги мы в чужих библиотеках без спросу заимствовали… Да ну, долго рассказывать. Впрочем, для постижения книжной премудрости у меня была еще одна причина, я тебе ее подскажу, – вздохнул Жан и напыщенно продекламировал: – «Глупца, который каждый вечер устраивает представления для одного зрителя, именуют супругом, а того, кто ежевечерне собирает в зале человек двести, провозглашают великим актером».

– О, ты на сцене выступал? Тебя актерскому мастерству обучали?

– Немного, – признался Жан. – Я… мы… – Он покосился на корму и тут же об этом пожалел.

– А, значит, вы с Равейлем… – Эзри с любопытством взглянула на Жана. – Вы что, поссорились?

– Давай не будем о нем говорить, а? – попросил Жан и, внезапно осмелев, робко коснулся ее руки. – Притворимся, что сегодня его как будто не существует.

– И о нем говорить не будем, – сказала Эзри, прильнув к груди Жана, – и вообще ни о ком не вспомним. Сегодня больше никого не существует, кроме нас с тобой.

Жан, онемев, с гулко бьющимся сердцем смотрел на Эзри. В ее глазах отражался свет восходящей луны, кожа пахла бренди, по́том и морем – до боли знакомый, только ей присущий аромат.

– Жером Валора, – усмехнулась Эзри, – ты, конечно, редкостный болван. Тебе что, картинку нарисовать?

– Какую картин…

– Как до моей каюты дойти, – сказала она, схватив его за рубаху. – Под защиту стен, которые нам сегодня ох как не помешают.

– Эзри, – ошеломленно прошептал Жан, – от такого приглашения я бы никогда в жизни не отказался, но тебя утром чуть в клочья не разорвали, ты еле на ногах стоишь…

– Вот именно, – сказала она. – Только поэтому я и уверена, что тебя не сильно изувечу.

– Ах вот как! За такие слова я…

– Вот как раз на это я очень и очень надеюсь, – торжествующе улыбнулась она. – Ну, неси меня в каюту.

Он с легкостью подхватил ее на руки и направился к шканцевому трапу под восторженные возгласы и одобрительный хохот гуляк Хмельной вахты.

– Эй, чтоб к утру мне список представили! Убивать буду всех по очереди, – крикнула Эзри и, взглянув на Жана, лукаво добавила: – Нет, лучше не к утру, а к обеду.

7

– Прошу вас, выслушайте меня внимательно, – сказал Локк. – И по возможности без предубеждения.

– Постараюсь.

– Ваши умозаключения о нас с Жеромом делают честь вашей проницательности. Однако вы не учитываете того, что я от вас, к сожалению, утаил. Начнем с меня. Воинскому искусству меня не обучали, и боец из меня никудышный. Видят боги, я и глазом моргнуть не успеваю, как все оборачивается фарсом – или трагедией.

– Но…

– Замира, поверьте, четверо джеремитов погибли не моими стараниями, а по собственной глупости. На одного я сбросил бочку, его и раздавило, а еще двоих оглушило, вот я им горло и перерезал. Ну, четвертый на пролитом пиве оскользнулся, я его и прикончил. А наши, как убитых увидали, решили, что я Искупителей в честном бою положил. Поправлять я их не стал.

– Но говорят, что вы на джеремитов первым набросились…

– Верно говорят. Перед смертью люди часто разум теряют. Замира, я бы в схватке десяти секунд не продержался. Меня Жером спас. Жером, и только Жером…

Тут со шкафута донеслись восторженные вопли и взрывы смеха. Локк и Замира обернулись: Жан с лейтенантом Дельмастро на руках, ни на кого не глядя, начал спускаться по шканцевому трапу к офицерским каютам на корме.

– Похоже, я недооценила достоинства вашего друга, – заметила Дракеша. – Не всякому удается завоевать сердце моего лейтенанта, пусть даже и на одну ночь.

– Он и в самом деле человек незаурядных достоинств, – прошептал Локк, глядя в призрачно светящуюся воду за бортом, где рыскали неведомые чудища. – Раз за разом спасает мне жизнь, даже когда я этого не заслуживаю… то есть всегда.

Замира молчала. Чуть погодя Локк продолжил:

– Ну, после того, как Жером в очередной раз меня от смерти спас, я оступился, упал, отполз подальше от бойни и сбежал куда глаза глядят. Вот и все мои подвиги – трусость и необъяснимое, дурацкое везение.

– И все же первым на абордаж пошли вы, совершенно не представляя, что вас ждет на борту флейта.

– Да ну, все это сплошное притворство и обман. Замира, я – лицедей. Фигляр. Обманщик. Актер. Я вызвался повести шлюпки на абордаж не из каких-то благородных побуждений, а исключительно потому, что моя жизнь тогда ничего не стоила, и заслужить уважение окружающих можно было только отчаянным поступком. В душе я дрожал от страха, но изо всех сил сохранял напускное спокойствие.

– Ну, раз вы считаете это необычным явлением, то мне ясно одно – сегодня утром вы впервые приняли участие в настоящем сражении.

– Откуда вы…

– Равейль, перед лицом смерти любой командир изображает спокойствие – это придает уверенности и его бойцам, и ему самому. Делается это для того, чтобы не умирать, как жалкий трус, дрожа от страха. Закаленный в боях офицер знает, какой ценой достигается это спокойствие, а новичок всегда поражается невесть откуда взявшемуся умению притворяться, вот и вся разница.