— Небольшая, — согласилась Катя. — Но это зависит от того, кто именно тебя поймает.
— Ерунда, — поморщился Павел. — Рука руку моет. Кто бы ни поймал, по цепочке перейду к этой парочке. Вот они обрадуются…
Тема, судя по всему, исчерпалась.
— Таинственный бомж вывернул душу наизнанку, — улыбнулся Павел. — А ты готова к встречному откровению?
Ей очень хотелось выпить. Никогда еще в жизни ей так не хотелось выпить. Кипел адреналин, трепетали поджилки. Что-то новое вламывалось в жизнь, как слон в посудную лавку, крушило, топтало. От непривычных ощущений кружилась голова. Ей так хотелось поговорить — поведать о своей несложившейся жизни, поплакаться в жилетку — быть может, даже в буквальном смысле… Она повествовала о первой своей любви, которую сама же в силу мерзких черт характера втоптала в грязь. Это было на первом курсе. С тех пор вся жизнь — комок у горла. Тот парень женился, уехал, пропал. А она осталась у разбитого корыта — вроде того, что валяется в сенях. Окончила одно учебное заведение, не понравилось, поступила в другое. Были парни, но ничего выдающегося. Только и достижений, что выработала ироничное отношение к жизни. Маленькая квартирка в Дубне, где она жила с мамой, числилась на балансе завода конденсаторов. Даже не квартирка — пара комнат в общежитии. Была нормальная работа — замещала руководителя лаборатории в исследовательском институте. В кризис попала под сокращение. Был муж — но тоже грустная история. Прожили вместе десять лет — без особой любви, без детей, но, в общем, терпимо. Взяли квартиру в ипотеку. Ох уж эта ипотека — враг человека! Дальше все, как у людей: размолвки, ссоры, измены, погром в квартире и клятва броситься с балкона. Дружно подали на развод. До суда оставалось четыре дня, муж по дурости пьяным сел за руль и въехал под припаркованный автоприцеп. Погиб на месте, машина в хлам. Это было четыре месяца назад, 1 апреля, в День дурака. Так что до развода Катя не дотянула, теперь считается вдовой. И дом, где они сейчас сидят, по праву принадлежит ей, хотя кому он нужен? А ведь была несмелая надежда увидеть превосходное имение, окруженное газонами и озерами, выгодно его продать и одним махом решить материальные проблемы. На приличную работу устроиться трудно, соискателей — толпы, большинство — «блатные», работает лаборанткой в институте. Мама умерла, комнаты в общаге отошли заводу. За ипотеку рассчитываться нечем, скоро банк заберет квартиру. Оказалось, долги копились еще до смерти мужа — он полгода тянул с выплатами, спуская деньги на любовницу. Общий долг — больше двухсот тысяч, и это не считая набежавших процентов. Так что скоро ей придется переселяться в Нахапетовку и обустраивать этот странный дом. А можно не обустраивать — довольствоваться деревенским самогоном и приятным общением с местными самцами. Родственников не осталось, подруга отвернулась. С работы вот-вот попрут. Если уж совсем честно, несколько раз возникала мысль о самоубийстве. Сначала гипотетически, потом вот так, наотмашь, как нормальная альтернатива…
— А что делать, если моей жизни со мной не интересно? Вся жизнь — ожидание лучших времен, которые никогда не наступят. Нет, я, конечно, сразу опомнилась, стала себя костерить за такие мысли… Знаешь, я вообще по жизни невезучая. То руку сломаю, то ноутбук вдребезги разобью, а пару дней назад в ливневой решетке оба каблука сломала, представляешь? Просто начисто — одновременно. Вот скажи, какого черта меня понесло в ливневую решетку? Я всего лишь ключ от зажигания туда уронила. Но у меня ведь дома имелся запасной…
— У тебя парня нет? — как бы между прочим поинтересовался Павел.
— Не-а. — Она мотнула головой. — Зачем он мне? Кого хотела, я уже имела. — И стала неудержимо краснеть.
— Подожди минутку. — Павел поднялся и побрел к открытому подвальному люку. Он застыл в скособоченном виде у самого края, и возникло ощущение, что он собрался туда нырнуть. Но он опустился на корточки, поднял с ниши свой рюкзак и начал в нем ковыряться. Вернулся с почерневшим от старости пакетом, на котором красовалась реклама супермаркета «Континент вкуса». Пакет был скручен. Девушка не сбежала, сидела в той же позе и напряженно на него смотрела. Он пристроил пакет рядом с ее коленями и вернулся на место.
— Это твое.
Катя заглянула внутрь и остолбенела. Хлопнула глазами, подумала и высыпала содержимое пакета на пол. Долларовые пачки в банковской упаковке гармонично сочетались с аналогичными пачками евро, и даже стопки пятитысячных рублевых купюр благолепие не портили, а, скорее, дополняли. Наступила «роковая» минута тишины.
— Это что? — жалобно протянула девушка и недоверчиво уставилась на «дарителя». — Со вкусом, не спорю, но все же…
— Это твое, — повторил Павел. — Я забыл тебе сказать, что милейший Дмитрий Аверьянович Глотов пожертвовал эту сумму на нашу с тобой благотворительность. Деньги грязные, то есть ничьи. Даже с полковничьей зарплатой нужно постараться, чтобы это заработать. Забирай. Здесь навскидку тысяч сорок, пятьдесят, я не пересчитывал. Не рублей, разумеется. Рассчитаешься с банком, останется на нормальную жизнь. И чего мы так смотрим? Это не шутка. Деньги настоящие. Могу дарственную написать. Но тогда тебе налог придется заплатить.
— Подожди… какая чушь, я не могу… — Катя задрожала.
— Можешь, Катя. Я должен искупить свою вину перед тобой. Ты вон падала, вязку на кофточке потянула — новую придется покупать, носик испачкала, и вообще вся жизнь твоя сегодня вздрогнула…
Она заплакала. Закопалась личиком в ладошки и несколько минут дрожала. Потом посмотрела на него, хлюпнула носом.
— А ты? Это ведь твои деньги.
— Меня финансы мало интересуют, — признался Павел. — Разве только в качестве поддержки штанов. Если не возражаешь, возьму тысячи две или три на текущие расходы.
— Возьми, — она улыбнулась сквозь слезы.
И снова они молчали, таращились друг на друга. Они не шевелились, хотя, наверное, каждый из них почувствовал желание подняться и что-то сделать.
— Уфф… — Катя первая выбралась из оторопи. — Не сказать, что я такая уж запойная алкоголичка, но в бардачке машины есть еще одна бутылка коньяка.
Новость стоила того, чтобы хорошенько и всесторонне ее осмыслить. Павел погрузился в задумчивость.
— Я не сбегу, — на всякий случай предупредила Катя. — Даже с деньгами не сбегу. Здесь десять метров.
— Десять, говоришь… — Павел взъерошил жесткие волосы. — С одной стороны, не стоит, я бы не советовал тебе больше пить…
— Как хорошо, что у любого вопроса имеется вторая сторона, — умилилась Катя. — Так я пошла? Где-то тут были ключи…
Он страшно волновался за нее. Во-первых, он не был уверен, что она не сбежит (женские мозги — потемки), а во-вторых… Даже с бутылкой не разобраться, почему он так за нее переживал. Катя ушла, а он припал к шторке, сделал дырочку, наблюдал за палисадником с бьющимся сердцем. Вот она возникла в фокусе, спрыгнув с крыльца — в рваных калошах, надетых на «босы» колготки, в испачканной кофточке, с распущенными волосами. Она споткнулась — ну, как же без этого! — и сердце екнуло. Короткий элемент из украинского гопака — и не упала. Зато обронила ключи от машины! Действительно, не женщина, а катастрофа. Пока нашла, обожглась о крапиву, пока вернулась обратно на тропу — он весь издергался… Она шла к калитке, будто пьяная — качаясь и волоча ноги. Так хотелось подставить ей плечо и приобнять за талию. Там было не десять метров, а все двадцать! И каждый метр, как ножом по сердцу. Это было что-то новенькое в практике беглого заключенного. Он должен был всесторонне осмыслить свои ощущения и чувства. Это было приятно, но так некстати… Катя преодолела «демаркационную линию» в виде раздолбанной калитки. Забралась в машину, отставив симпатичную попку, и появилось тревожное чувство, что машина сейчас поедет. Но все закончилось благополучно, она вновь пересекла опасный участок, прижимая к груди бутылку, всего лишь пару раз споткнулась. Хлопнула дверь, Павел отпрянул от окна. Когда она вошла, покачиваясь, он сидел у стены, как будто и не вставал, и отрешенно созерцал дальнюю стену.