— Послушайте, генерал, — Егор Абрамыч старался, чтобы его голос звучал как можно более нейтрально, чтобы генерал не дай Бог не заподозрил, что он и в самом деле чего-то такого опасается. — А что вы думаете обо всех этих слухах — про «черный эскадрон» и всякое такое вокруг него…
— Вы имеете в виду секретный диверсионный отряд? — переспросил генерал более для того, чтобы выиграть время.
— Да, тот самый, которому якобы поручено произвести отстрел мафиозных лидеров?
У Патрушева так и зачесался язык выложить ему: «Да если бы он, отряд этот, существовал, тебя бы, дорогой ты наш голова, отец-благодетель-хозяйственник, отстрелили бы первого!» Однако вместо этого он затарабанил пальцами по столу, потом почесал щеку, потом внимательно и испытующе посмотрел на своего собеседника и ответил:
— Отряд такой действительно существует. Только он не так называется. У него есть свое кодовое цифровое обозначение, как у каждой воинской части. В общем-то, это и есть воинская часть в миниатюре, со своим полигоном, казармами, знаменем, генералом и рядовыми. Это последняя оставшаяся из воинских частей бывших войск НКВД-ОГПУ-МГБ. Однако ни кто ею командует, ни где она расположена, ни направлений ее деятельности нам не известно.
— И очень напрасно, — заметил мэр. — И это кажется мне весьма странным. У нас, в столице существует некое, совершенно непонятное воинское подразделение, которое чем-то таким непонятным занимается, а мы о нем ничего не знаем, не ведаем… Вы поинтересуйтесь, Пал Сергеич. У вас же, наверное, везде есть своя агентура, а не только в тюрьмах. Кто руководит, кто спускает приказы на устранение, персоналии, громкие дела… Кто знает, может быть мы с вами у них в плане на апрель значимся?
И мэр с начальником милиции недобро усмехнулись.
Тот же день. Москва, Ваганьковское кладбище. 13:55
У Мурадяна имелась тоже своего рода мини-империя, справиться с которой было непросто, на тех направлениях, где работал он, отстреливали запросто. С армянской братвой мог справиться только такой крутой и бескомпромиссный тип как Мурадик, который недовольных пристреливал, не вынимая руки из кармана, сквозь кожаную куртку. Поэтому когда его дела на время отсидки принял на себя толстомясый аморфный Рантик, тем более скомпрометировавший себя скандальным браком, все решили, что дело кончится крахом. Однако он неожиданно оказался более крутым и оборотистым бизнесменом, чем можно было предположить и именем своего невидимого из тюрьмы шефа наводил порядок железной рукой. Внешне же Булгахтер оставался таким же вялым и жирным дядькой с рыбьим взглядом и пухлыми слюнявыми губами, и Фраэрман никогда не любил его и не доверял. Он был чересчур уж скользким типом и по-настоящему был близок только рядом со своей бесценной половиной.
Рядом с Булгахтером, крепко держа его под руку, как собственность, словно боясь, что его уведут, стояла его жена, Эсмеральда, откликавшаяся на сокращенное Эсмира, вся одетая в черное. Она нравилась Мосе еще меньше, чем ее муж, и это было одной из причин его неприязни к этой семейке. Вот уж поистине «сладкая парочка».
Эта сорокалетняя женщина, с крупным носом из тех, которые называют «армянскими шнобелями», с чересчур набеленным и нарумяненным лицом и крашенными рыжими, буквально красными волосами, появилась в Москве в середине семидесятых. Она начинала, как проститутка, обслуживая шоферов в мотеле «Солнечный». Затем стала бандершей, сколотила отряд шлюх и промышляла в центре. Кликуха ее была Лошадь. Ее знакомство с Рантиком произошло на даче у Вано, которому срочно потребовалось пять девочек. У Лошади оказалось свободных только четыре, и ее саму взяли как говорится, «до кучи». Привезли их в Малаховку и запустили прямо одетыми в сауну, где отдыхали Вано, Тигран, его верный счетовод Рантик и еще трое их гостей из курганской группировки.
Рантику она сразу же приглянулась. Веселая, дерзкая, разбитная, мастерица рассказывать перченые анекдоты, строить глазки и петь армянские и цыганские песни своим низким хрипловатым голосом, аккомпанируя себе под гитару. Вано же поднял ее на смех, поскольку она была вдвое старше чем ее девочки. Он счел счел себя оскорбленным в своих лучших чувствах, вызвал своих «гонцов» и заорал, что, мол, вы мне сюда старух возите? Перед гостями меня, гандоны сраные, лажаете? Щас мы, мля, вам самим штаны спустим и отпидорасим как фуцинов… Гонцы побелели от страха, а Эсмира в ярости встала перед ним руки-в-боки и подняла самый настоящий армянский «хай!» Типа: ара, ты, старый мерин, ты чего здесь себе позволяешь перед женщинами? Какая я тебе, мля, старуха, ара, мне еще сорока нет? И что ты вообще в женщинах понимаешь? Что ты с этими малолетками (она показала на свою «гвардию») делать будешь? Что они вообще в сексе понимают? Что у этих сосок есть, чего у меня нету? Только сиськи потолще, ляжки пожирнее да жопы поширше? Да я одна всех вас шестерых удовлетворить смогу так, что вы тут у меня летать будете!
Все это бандерша прогнусавила единым духом, не дав никому и слова вставить так, что бандиты только расхохотались и решили проверить — действительно сможет или нет. Расчистили стол по ее требованию. Она разделась, распустила волосы. И вправду, в голой Лошади ничего особенно сексуального не было. Была она тощей, все ребра можно пересчитать, живот впалый, лобок невыбритый. Но было нечто в ее глазищах, сверкавших антрацитом из-под красно-рыжих косм, что пугало какой-то дикой страстью. Один бычок из курганских, уже готовый к совокуплению, поскольку ему было все равно с кем совокупляться: с мужчиной ли, с женщиной или вообще с лошадью, лег на дощатый влажный стол (в сауне было жарко и признак его пола торчал и цвел как бутончик на лужайке), и, взбираясь на него, Эсмира обернулась к своей «гвардии» и сказала со своим непередаваемым акцентом: «Учитесь, дюри, пака я жьивайа!» Именно так: «жьивайа!» Это Грант запомнил на всю оставшуюся жизнь. Стоя вокруг стола, мужчины с интересом наблюдали за разворачивающимися перед ними действом. И каждого из них она моментально возбудила, кого взглядом, кого прикосновением, кого улыбкой, кого, плотоядно облизнувшись на его достоинства. И затем она дала такого жару одновременно с шестью мужиками, так их всех выжала, вымотала, высушила, оттрахала, оттянула, отодрала, иссосала, измучила, истерзала, излюбила, измочалила, что после нее они бревнами повалились в бассейн и больше за весь тот вечер на ее «гвардию» так и не взглянули. С Эсмирой же они все очень вежливо попрощались, как, наверное, каратэисты прощались бы со стареньким сэнсэем, который, встреченный поначалу насмешками, несколькими ударами и бросками доказал им, что все они еще дети в большой и сложной науке, учиться которой им предстоит всю жизнь. А дня через два Грант с жутко дорогим букетом пунцовых роз пришел на «уголок». Эсмира послала его куда подальше, поскольку был самый разгар рабочей ночи, девочек надо было отправлять, деньги получать, ментам и крыше платить. И так вот он, как дурак, простоял с букетом возле нее всю ночь и был счастлив, потому что видел ее живьем, а до этого она ему двое суток снилась и являлась в видениях. Он понял, что пропал, погиб, бросил жену и троих детей (старушка-мать его после этого его прилюдно прокляла и велела, чтобы к ней на похороны его не пускали). А он взял и женился на этой… этой… Назвать ее «шлюхой» просто язык не поворачивается. Это было чудовище плоти. Однажды Мося весьма неосторожно назвал ее «ходячим клитором». Это она ему запомнила на всю жизнь.