Золотая братина. В замкнутом круге - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Минутко cтр.№ 142

– А теперь ее увижу я… – прошептал граф Оболин.

– Что же, Алексей Григорьевич, – подытожил Кирилл Захарович, – идемте!

Они вернулись в кабинет директора через час. Потрясенный, граф молчал. Молчали и Любин с Забродиным.

– Я счастлив! – тихо заговорил Алексей Григорьевич. – Счастлив!.. Она – в России. В России! Так и должно быть. А я… Нет, сразу, сейчас – не могу… Простите…

– Вы о чем говорите, граф? – не понял Забродин.

– Дайте мне лист бумаги и ручку.

Кирилл Захарович передал графу Оболину и то и другое. Граф Оболин сел за директорский стол и стал писать. Рука его дрожала. Наконец была поставлена последняя точка.

– Прошу вас, Кирилл Захарович!

На листе бумаги было написано (с буквой «ять»):

Москва, 14 сентября 1996 года

В кабинете Ивана Кирилловича Любина зазвонил телефон. Директор музея поднял трубку.

– Здравствуйте, Иван Кириллович! Миров беспокоит. Просьба у меня и у следователей, которые ведут дело Никиты Дакунина. Заговорил Никита Васильевич. То есть не заговорил, но может заговорить. Сказал, что скажет, какова судьба графа Александра Петровича Оболина, но выставляет условия.

– Какие?

– Говорит: дайте взглянуть на «Золотую братину» – и тогда все расскажу! Решили рискнуть. Посодействуете?

– Да! Конечно! Когда?

– Да чего тянуть? Сегодня можно? Надо как-то поделикатней. Ввести бы его в зал, когда там только начинается экскурсия.

– Минуту! – Любин просмотрел список, лежащий перед ним. – Так… Вот если в шестнадцать тридцать? Экскурсия слушателей курсов менеджеров, небольшая, двенадцать человек. Давайте, Вениамин Георгиевич, только чтобы все было точно. Вы вводите его в зал ровно в шестнадцать тридцать, вас встретят, проводят. Экскурсия уже в зале, сразу начинает говорить экскурсовод.

– Договорились, Иван Кириллович. Я вам через некоторое время позвоню, уточним детали.

В половине пятого экскурсия молодых менеджеров дисциплинированно выстроилась у стенда с сервизом «Золотая братина». Девушка-экскурсовод со строго-торжественным видом и с указкой в руке, посматривая на Ивана Кирилловича, стоящего у стены, была готова начать свой рассказ…

Открылась дверь, и в зал вошли Миров и Табадзе, а за ними Никита Васильевич Дакунин в костюме и при галстуке. Следом двое молодых людей богатырского сложения со спокойными лицами. Миров и Табадзе подошли к Любину, и теперь все трое смотрели на Никиту Дакунина, который остановился сбоку от экскурсантов и, казалось, ничего не видел, кроме сервиза «Золотая братина». Странно, лицо его было совершенно спокойно, даже анемично, все в нем замерло, и только в глазах с расширенными зрачками трепетал голубоватый дьявольский свет. И еле заметно шевелились губы.

Иван Кириллович кивнул девушке-экскурсоводу.

– Наша экскурсия по Музею народного искусства России… – голос хотя и был академически поставлен, но в нем прорывалось волнение, – заканчивается в самом священном для нас зале. Перед вами жемчужина нашей обширной коллекции – уникальный, неповторимый сервиз «Золотая братина», шедевр, сотворенный руками русских мастеров в восемнадцатом веке…

«Невероятно, непостижимо, – думал Иван Кириллович Любин с нарастающим чувством ужаса, глядя на Никиту Васильевича. – Все повторяется… Никита Никитович Толмачев так же вымолил у суда удовлетворения своего последнего желания – увидеть перед смертью „Золотую братину“… Отец рассказывал, что и для него, и для Забродина это было потрясением – тот промозглый осенний вечер остался в их памяти навсегда, до смертного часа…»

Москва, 4 октября 1956 года

Они приехали в музей раньше тюремной машины, чтобы встретить ее. И оказались одни в полуподвальном зале, где в большой витрине под бронированным стеклом была выставлена «Золотая братина». Кирилл Захарович сначала включил неяркий верхний свет. Только с одной стороны вдоль подвальных окон, забранных в металлические решетки, и вдоль глухой стены с другой стороны шел искусный монтаж больших фотографий и картин, на которых были виды сибирских городов XVIII века, Уральских гор, деревень, лесных трактов зимой, летом, осенью, виды Катлинского завода. Некоторые из картин монтировались под разными углами, были подсвечены снизу, создавалась объемная перспектива. Подходя к витрине с «Золотой братиной», вы как бы проделывали путь через сибирские и уральские просторы. Сводчатые потолки зала были расписаны под небо – облака, синь, акварельные отсветы невидимого солнца… Велик небесный простор над русскими далями. Кроме витрины с сервизом, в зале ничего не было.

Кирилл Захарович нажал кнопку на маленьком дистанционном пульте, который был у него в руках, – в витрине с сервизом со всех четырех сторон вспыхнули невидимые лампы с веером рассеивающего света. Несчетное число раз видел возникающую в свете картину Кирилл Захарович. Но каждый раз – как впервые: замирает сердце от восторга и невыразимой печали, волнение сжимает горло. Свет дробится в гранях золотых блюд, подносов, кубков, орнаментные изображения начинают неуловимо двигаться, внутри витрины возникает черный бархатный объем… Нажата еще одна кнопка на пульте – и луч невидимого прожектора падает на чашу-братину, которая связывает, притягивает к себе все предметы сервиза; луч начинает медленное скольжение по сверкающим бокам братины – и оживают, перемещаются орнаментные рисунки. Жутковатое ощущение: сейчас бесшумно раздвинется в стороны бронированное стекло, и историческая бездна, обернувшись действительностью, поглотит тебя…

– Всмотрись, Глеб, – говорил в тот незабываемый вечер Любин. – Вот главный смысл, который мастера вложили в сервиз. Тайный смысл… Мне кажется, я его разгадал. Об этом и книга, над которой тружусь. Смотри! Все пугачевцы, все простые русские люди, вовлеченные в борьбу, – воплощение свободы, воли, несокрушимости. А каратели, царевы драгуны? Несколькими пунктирными линиями, штрихами… Как это удается? Эту загадку народного гения я разгадать не могу. Пока… Смотри: каратели не воспринимаются победителями! В них смятение, подавленность совершенными убийствами, поджогами. Ты понимаешь, Глеб, что здесь сказано? Да, человек рожден для свободной жизни, за нее надо бороться. Но не насилием! Вглядись, вглядись! Отсюда то поразительное чувство сострадания, прощения, которое охватывает при виде «Золотой братины». Сервиз вопиет: «Не убий!» Ты понимаешь? В нем воплощена главная заповедь Христа: «Не убий!..» И одновременно страстный, прямо яростный призыв к свободе. Как совместить первое и второе? Творцы сервиза не знают ответа на этот вопрос, они мучаются над ним, страстно ищут на него ответ и нам через века передают свой поиск. Но мне абсолютно ясно одно: они одинаково сострадают и жертвам, и палачам… Быстро вошел дежурный охранник, доложил тихо: